эта… что это несчастье повлияет на ее отношение ко мне. Вы видели ее?
— Видел. — Зентек слегка улыбнулся. — Не думаю, что она изменила свое отношение к вам. Она даже доказала это. Но не об этом я хотел с вами поговорить. Вы могли бы рассказать мне, что вы делали в течение прошедшей ночи? Я знаю только, что вы делали с шести утра. А что вы делали до этого?
— Я был на бридже.
— Вы уверены в этом? — капитан нахмурился.
— Я вас не понимаю.
— Нет, нет, ничего. Значит, вы были на бридже?
— Да. Честно говоря, я прямо с игры поехал на работу. Поэтому сейчас я такой сонный. — Он провел по лбу ладонью. — К сожалению, я не могу уснуть. Мне очень хочется спать и в то же время не хочется. Не знаю, поймете ли вы меня.
— Прекрасно понимаю, пан магистр. Я гораздо чаще испытываю такие ощущения, нежели это можно предположить. Значит, вы были на бридже. Там, разумеется, присутствовали самое малое четыре человека?
— Даже пятеро, включая меня. Нет, шесть, потому что хозяйка дома не играла. Она только подала нам ужин и в двенадцать легла спать.
— Я моту узнать где вы играли в бридж?
— Да. У моего приятеля, тоже химика. Его зовут Ян Ростовский. Вспульная, 140, квартира 204. Это новые дома. Вы найдете без труда, потому что это последний подъезд, первый этаж.
Зентек снова усмехнулся.
— Почему вы думаете, что я пойду навешать вашего приятеля?
— Для меня это совершенно ясно. Вы не уверены, что профессор Рудзинский совершил самоубийство, и даже если вы в этом уверены, то все равно вы должны обойти все места и все проверить. Вы не похожи на человека, который отступает на полпути.
— Благодарю вас. — Зентек поклонился. — Я никогда не предполагал, что я тоже могу быть объектом психологических наблюдений.
— Это неизбежно, — Шульц слабо улыбнулся. — Вы, наверное, этого не ощущаете, но, по-моему, во всем мире полиция возбуждает интерес. Не говоря уже о том, что даже самый честный человек в присутствии представителя власти держится так, как будто у него на совести преступление.
— Это результат вполне естественного желания оказаться абсолютно безупречным человеком. Стоит только подумать об этом, и человек сразу начинает неестественно себя вести.
— Речь идет не только об этом. Всегда существует возможность ошибки со стороны властей. И до тех пор, пока правда не установлена, все являются подозреваемыми, отсюда и неуверенность.
— С другой стороны, чем больше доверия представителям власти, тем меньше возможности ошибки. У вас, кажется, есть автомобиль?
— Да.
— Можно узнать, где этот автомобиль находится?
— Стоит перед домом.
Шульц подошел к окну, отдернул штору и показал черный «вартбург-де-люкс», стоящий у тротуара.
— Неплохая машина, — Зентек одобрительно кивнул головой. — К сожалению, мы, скромные служащие милиции, можем позволить себе в лучшем случае мотоцикл. — Он отошел от окна. — А признаюсь вам, я не выношу мотоциклов. Ну, я пойду. Прошу орошения, что отнял у вас столько времени.
— Это не имеет значения. — Хозяин проводил его в прихожую. — Я к вашим услугам всегда, когда в этом будет необходимость.
— До свидания, — Зентек отворил входную дверь.
— Подождите.
Он обернулся. На лице Шульца было смущенное выражение.
— Да. Слушаю.
— Вы сказали, что Мария как-то продемонстрировала в вашем присутствии свои чувства ко мне. Что это было?
— А, ерунда. Она хотела выброситься в окно.
— Как это? Не шутите так!
— Я говорю совершенно серьезно. Когда я сказал ей, что вы признались в убийстве профессора Рудзинского, я не успел даже закончить фразу, как она прыгнула к окну. Четвертый этаж, как вы знаете. Вдобавок окно было открыто настежь. Она была уже ногой на подоконнике, когда я ее схватил.
— Как вы могли это сделать? Так нельзя поступать!
— Не понял. Вы думаете, что лучше было бы дать ей выброситься?
— Как вы могли ей об этом сказать? Это нечестно!
— Насыпать человеку в чай цианистого калия тоже не слишком честно, — спокойно ответил капитан. — Кроме того, я не собирался спровоцировать такой поступок. Вы должны признать что прыжок собеседника через окно вряд ли принадлежит к вещам, которые легко предположить заранее. До свидания.
Шульц открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но тут же закрыл его и даже не ответил на прощание капитана. Зентек приостановился.
— Я хотел бы, чтобы вы меня правильно поняли. Мне кажется, что я честный человек и никогда ни к кому не применял недозволенных или обманных приемов. Вы верите мне?
Шульц посмотрел на него. В полумраке его смуглое лицо неожиданно показалось Зентеку серым. Он тяжело дышал.
— Разумеется, пан капитан. Я верю вам. Но вы также должны меня понять.
— Думаю, что я понимаю вас. Но, по-моему, вам следует поехать к пани Рудзинской. Иначе вы так и не восстановите душевное равновесие.
— А вы?
— Что я?
— Вы не едете к ней снова?
— По-моему, влюбленные всегда одни на свете, пан магистр. Сомневаюсь, чтобы присутствие офицера милиции могло что-то прибавить к этому. Нет. Я не поеду. У меня масса других дел. До свидания.
На этот раз Шульц ответил ему. Зентек закрыл за собой дверь, усмехнулся и спустился вниз.
На улице он остановился. Черный «вартбург» стоял напротив подъезда. Капитан подошел к нему и внимательно осмотрел машину. Потом быстро взглянул на окна здания. Но ни одна занавеска там не шевельнулась.
— Наверное, звонит ей, — сказал Зентек тихо, потом наклонился.
На грязном кузове сзади какая-то детская рука небрежно написала непонятные слова, едва заметные под слоем пыли. Первое из них было частично стерто спереди, второе сзади, и вначале они показались ему совершенно непонятными. Надпись гласила: «…СЛА ПОБЕД…»
Капитан выпрямился, обошел машину еще раз и медленно отошел от нее. На углу улицы он оглянулся. Черный «вартбург» обогнал его и резко повернул, исчезнув на перекрестке.
Зентек задержал проезжающую мимо машину такси. Отворил дверку и со вздохом упал на сиденье.
— Куда? — спросил водитель.
Капитан взглянул в блокнот.
— Вспульная. 140. Или нет, к молочному бару на Вспульной. Знаете, на углу?
— Знаю.
Машина тронулась. Зентек сидел с закрытыми глазами, мерно колыхаясь в такт движению автомобиля. Он пытался размышлять о деле Рудзинского, но не мог. Он отдавал себе отчет в том, что если не выпьет хотя бы чашки горячего какао и не съест двух рогаликов с маслом, он не сможет думать ни о чем.
Машина остановилась. Он расплатился, вошел в бар и, обжигая губы, выпил чашку какао, заедая его булкой с маслом. Потом направился на Вспульную.
Ян Ростовский подтвердил все сказанное Хенриком Шульцем.
— Я так
