риском сопряжено это задание. К тому же мы с генералом были не слишком убедительны…
— Вы хотите знать, почему я согласился?
— Да. И учтите, я сам мгновенно подписался бы, если бы моя кандидатура подошла для этого.
Блюм невесело улыбнулся. Он окинул взглядом полки с книгами. Среди толстых папок и скоросшивателей он заметил несколько томов на иврите.
— Я вижу тут Талмуд. А есть у вас Мишна!
Мишна Санхедрин, один из наиболее ранних сводов еврейских законов из Письменной Торы. Сын кантора должен был начать его изучение с первых классов школы.
— Должна быть где-то здесь, — неопределенно кивнул капитан.
— Глава четвертая, стих пятый, — сказал Блюм. — Лучшего объяснения у меня нет.
— Глава четвертая, стих пятый. Я поищу. Что-нибудь еще?
— Нет, сэр.
Стросс отдал честь. Блюм тоже ответил по форме.
— Хотя есть одна вещь, — Блюм уже подошел к двери. — Я кое-чего боюсь.
— Надеюсь, не замкнутых пространств? — ухмыльнулся капитан. — Там, куда мы вас отправляем, местами будет довольно тесно.
— Нет, — улыбнулся Блюм. — Я боюсь высоты.
После ухода лейтенанта Стросс еще долго сидел за столом. Операция «Сом» снова в разработке! Он взбодрился, начал было звонить генералу, чтобы доложить новость, представляя, как тот обрадуется, но вдруг передумал и положил трубку. Встав из-за стола, он подошел к стеллажам, стал искать упомянутый Блюмом том и обнаружил его на самой нижней полке. То, что он вообще здесь нашелся, было удивительно. За последние три года Стросс был в синагоге лишь на Йом Киппур, и то скорее чтобы порадовать отца. Окончив юридический факультет и поступив на военную службу, он отдалился от религии. Отец очень расстроился. Когда сын покидал отчий дом, он вручил ему все эти тома.
Когда-нибудь ты вернешься, сказал отец. Вот увидишь.
Мишна Санхедрин.
Стросс снял с полки книгу в синем кожаном переплете, вернулся к столу и начал ее листать. Глава четвертая, стих пятый.
Это была история Адама. Какой-то неизвестный Строссу школяр оставил свои заметки на полях, отчеркнув отдельные места красным.
Начав читать абзац, который имел в виду Блюм, он не сдержал улыбки.
Он точно знал, о чем пойдет речь. Эту истину ему внушили в школе одной из самых первых. Он подумал о Блюме, о его родных. Они все погибли. Но Блюм чувствовал себя в ответе за них. То, что он собирался сделать, было очень смелым поступком, но не тогда, когда ты все потерял. Все, кроме одного. И это у него осталось. И только это имело значение.
— Удачи нам всем, — пробормотал себе под нос Стросс.
Он прочитал отрывок, слова которого и так знал наизусть:
Адам был создан в единственном числе для того, чтобы научить нас, что крушение одного человека — это крушение всего мира, а спасение одного — спасение всех: для того, чтобы никто не мог сказать никому: «Отец мой лучше твоего»; чтобы доказать, что, хотя и нет двух одинаковых людей, Господь создал нас всех из одного, адамова, теста; чтобы каждый мог сказать: «Этот мир создан ради меня».
Часть вторая
Глава 15
Апрель
Альфред находился в концлагере уже три месяца. Он жил в блоке 36, где, так же как и остальные двести пятьдесят его обитателей, делил одну койку на двоих с другим заключенным. Морозная польская зима уступила место поздней грязной весне.
В первый же день у него отняли все его книги и записи. Их, скорее всего, сожгли как какой-нибудь кухонный мусор. Если бы они только могли представить… И все же осознание того, что эти чудовища не использовали его труды в своих целях, даже приносило ему некое чувство удовлетворения.
Еще в Виттеле он слышал, что немцы достигли определенных успехов в разделении изотопов. Ему было известно, что над этим работали ученые лаборатории в Хайгерлохе на реке Айах, используя тяжелую воду из Норвегии. Но обогащение урана — это только первая стадия сложного процесса. Сначала из урана надо было выделить плутоний, а затем получить радиоактивный изотоп, известный под названием уран-235, из более тяжелого урана-238, который, насколько было известно Альфреду, Энрико Ферми успешно выделил на циклотроне в Чикаго. Существовало несколько методов получения изотопа, ни один из которых не был пока испытан. Например, путем электромагнитного облучения. Лоренс доказал, что атом в магнитном поле движется по окружности, радиус которой определяется его массой. Более легкий уран-235 будет двигаться по меньшей траектории, чем тяжелый уран-238. Но чтобы выделить таким образом нужное количество изотопов, потребуются годы.
Существовал также метод термодиффузии — когда гексафторид урана циркулирует между охлажденной водой и паром, находящимся под высоким давлением.
Исследования, проведенные Альфредом, показали, что самым эффективным был метод газовой диффузии, в ходе которой требуемые изотопы выделялись при прокачивании урана в газообразном состоянии через пористые мембраны — более легкие молекулы проходят через мембраны быстрее, чем тяжелые. Скорость прохождения газа обратно пропорциональна квадратному корню массы атомного ядра. Рано или поздно все они — и немцы, и американцы, и британцы — столкнутся с одной проблемой. До него доходили слухи о том, что Бору удалось выехать из оккупированной Дании через Лондон в Соединенные Штаты, так что союзники могли объединить свои усилия. Но в мире было всего двое ученых, работавших над этой самой проблемой. Второй, Бергстрем, насколько знал Альфред, сотрудничал с нацистами. Для Бергстрема работа всегда была на первом месте — неважно, кто ее финансировал. И еще выживание. Об успехах американцев Альфреду также было известно.
В бараке, набрасывая при уходящем свете формулы, он думал о том, что ему давно следовало уехать. Все подталкивали его к этому.
— Приезжайте в Копенгаген, — убеждал его Бор. — Будете работать со мной. Марта и Люси будут в безопасности.
Но он считал Львов домом, там была вся их жизнь. Два года по Пакту о ненападении они находились под защитой русских, и все было тихо. Но как только русские ушли, путешествовать по Европе стало невозможно. А однажды к нему в кабинет вломились юнцы в форме со свастикой и объявили, что он больше не профессор университета, а всего лишь «большевистский жид». Они поскидывали книги с полок, расшвыряли бумаги (слава богу, самые важные он всегда держал дома) и вытолкали его из здания на глазах у госпожи Зельдович, проработавшей с ним в лаборатории одиннадцать лет. Но Альфреду еще повезло. Многих его коллег вывели на площадь и расстреляли. Вскоре всех евреев согнали в гетто. Ходили упорные слухи о массовых депортациях
