– Вы серьезно думаете, что я рискну что-нибудь съесть в этом доме? – с веселым ужасом спросила Леона Фаулер, когда дворецкий поставил перед ней тарелку.
– Съешь вареное яйцо, – посоветовал профессор хладнокровно. – Или фрукты, в них затруднительно добавить яд.
И намазал тост мармеладом.
Лицо дворецкого стало вовсе уж скорбным, будто он собирался выйти из столовой и не мешкая утопиться.
– Уильямс, будьте добры, – позвала я с улыбкой, – наложите мне побольше.
Он благодарно просиял, сказал с достоинством:
– Конечно, мисс.
– А вы смелая женщина, мисс Райт, – заметил мистер Гилмор, который даже не притворялся, будто что-то ест.
– Едва ли, – пожала плечами я. – Просто вряд ли кому-то в этом доме вздумается меня отравить. И, между нами говоря, после жареной саранчи меня трудно чем-то удивить.
– Фу-у-у! – скривилась Леона, прикрыв ярко накрашенный рот рукой. – Какая мерзость!
– Не ты ли тянула в рот муравьев? – хмыкнул профессор Фаулер. – И говорила, что они приятные, кисленькие.
– Мне тогда было семь лет! – вознегодовала Леона. – Между прочим, я сто раз ездила с тобой, и никаких тараканов мы не ели.
– Я брал тебя в самые безопасные экспедиции, – напомнил он, улыбаясь, и откинул со лба золотистую челку.
Леона надулась и по-детски показала ему розовый язычок.
– Мог бы и подыграть.
– Можно узнать, чего мы ждем? – поинтересовалась леди Сибил, прерывая их пикировку. – Сутки ведь уже прошли, не так ли?
И чуть заметно поежилась, точно мысль о смерти старой подруги вызывала у нее озноб. На правах больной она расположилась в удобном кресле, которое специально ради нее принесли из гостиной. Под больную ногу ей примостили обитую бархатом скамеечку, а под спину – штук пять вышитых подушек.
– Доктора, – ответил инспектор, взглянув на часы. – Он обещал вернуться к десяти.
– Думаете, еще кого-нибудь отравят? – Леона отвлеклась от апельсина, который ей пришлось очистить самой.
Джентльмены, несмотря на ее кокетливые взгляды, на помощь не спешили.
– К слову, – улыбка мистера Гилмора стала мефистофельской, – Фаулер, вы не правы. Фрукт нетрудно отравить с помощью шприца.
Леона подавилась и закашлялась.
– Откуда такие познания? – ядовито поинтересовался профессор, хлопая сестру по спине.
Священник сказал с упреком:
– Мистер Гилмор! – и покачал головой.
Чарльз Гилмор поднял руки и рассмеялся.
– Сдаюсь, сдаюсь. Простите, не удержался.
Инспектор выглянул в окно, которое выходило на подъездную аллею, и запоздало пояснил:
– Я заручился помощью доктора на случай, если дамам станет дурно. Вот и он, кстати.
– Разумно. – Леди Присцилла отрывисто кивнула и встала. – Прошу меня извинить, мне нужно подготовиться.
Она вышла, а инспектор попросил, не повышая голоса:
– Леди и джентльмены, пожалуйста, отойдите к стенам.
Это походило на дрянной спектакль в каком-нибудь любительском театре. Портьеры задернуты. Ковер свернут. Стулья полукругом расставлены вдоль стен, оставляя свободной импровизированную сцену. Почти в центре, на том самом месте, где лежала умирающая леди ХХХ, теперь мелом вычерчена пентаграмма. По углам ее толстые свечи, а в центре красуются бриллиантовое колье, соболье манто, горшок с геранью и – вершина абсурда – тарелка с засохшими остатками овсянки. Реквизит? Подношение духу?
– Любопытный натюрморт, – вполголоса заметил Чарльз Гилмор, ухмыляясь совершенно беззастенчиво.
Инспектор пожал плечами.
– Указание леди Присциллы.
– А, помню. Что-то живое и что-то мертвое. – Мистер Гилмор пододвинул мне стул.
– Можно подробнее? Я ничего не поняла! – жалобным голоском маленькой девочки попросила Леона Фаулер и захлопала ресницами. Только густой слой туши образу ребенка не очень-то соответствовал.
Мистер Гилмор оглянулся через плечо и неопределенно повел пальцами.
– Насколько я понял, нужно что-то вроде… приманки?
– Якоря, – подсказал профессор, кажется знающий все на свете. – То, что покойная больше всего любила при жизни. И то, что связано с ее смертью… Викарий, с вами все в порядке?
Священник и впрямь был бледен, на лбу блестели капли пота.
– Да-да, – часто заморгал он, теребя закладку молитвенника. – Знаете, я… я ужасно боюсь призраков!
– Бояться нужно живых, – посоветовал инспектор серьезно.
Викарий лишь беспомощно улыбнулся. Доктор Пэйн порылся в своем саквояже и заставил священника выпить какую-то подозрительно пахучую микстуру. Я повела носом. Сдается мне, коньяка в ней было больше, чем валерьянки. Зато викарий порозовел на глазах.
– Может, мы наконец начнем? – скучающим тоном предложил Родерик Хьюз и закинул ногу на ногу. – Вообще-то у меня другие планы на остаток дня.
Он совсем не скорбел о леди ХХХ. Интересно, а Роуз будет плакать на моих похоронах? Кроме нее, у меня никого нет.
Я взглянула на племянницу, которая сидела, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой. Место она выбрала, как нарочно, в другом конце столовой. Или просто решила сесть рядом с доктором Пэйном? Да нет же. Готова поклясться, Роуз все утро меня избегала. Хотела бы я знать: почему?
Несколько утешало, что Родерика она избегала тоже.
– Думаю, мистер Хьюз, торжество справедливости куда важнее ваших планов, – заметил инспектор с холодком.
Родерик скривил губы.
– Кому это нужно? Мертвых не вернуть.
– Закон смотрит на это иначе, мистер Хьюз. – Инспектор повернулся к констеблю Греггсону, который замер у двери с таким видом, будто стоял на часах у входа в королевский дворец. Даже живот как мог втянул. – Констебль, пригласите леди Присциллу.
– Да, сэр! – рявкнул он так, что леди Сибил поморщилась, и утопал в коридор.
Второй констебль, худой и нескладный юноша в чуть великоватой форме, торопливо затачивал карандаш. Блокнот он уже держал под рукой, готовясь стенографировать. Очевидно, к инспектору прибыло подкрепление.
Леди Присцилла потрясала воображение: босая, простоволосая, в каком-то немыслимом балахоне из дерюги, подпоясанном обычной веревкой. Седые волосы спадали волнами почти до колен, глаза поблескивали колдовской зеленью.
– Ах, какой типаж! – воскликнула Леона и захлопала в ладоши.
– Мисс Фаулер, прошу вас, – сказал инспектор с упреком.
– Извините, – тонким голоском повинилась она, опуская лукавые глаза. – Я больше не буду.
