наблюдать, как по твоему бедру скользила в поисках счастья чужая рука. К моему удивлению, ты не сопротивлялась. Он тебе нравился? Этого я не знал, но без колебаний отправился за ним, когда он ушел в туалет.
Когда я зашел, он был в одной из кабинок, пытался там прокашляться. Я смотрел на себя в зеркало и ждал. Пятно на рубашке подсыхало, становилось розовым. Оно словно символизировало меня самого, то, во что я превратился. Теренс. От латинского terere. Тускнеть, истощаться, истираться. Исчезать.
Щелчок хлипкого металлического замка, шуршание подошв. Он мыл руки, совершенно не замечая меня.
Я хотел с ним поговорить. Такой был план. Вежливо к нему обратиться и максимально внятно и четко объяснить ему, почему он должен оставить попытки соблазнить пятнадцатилетнюю девочку.
А потом что-то случилось.
Снова те самые ощущения. В мозгу иголочки, в глазах темнеет, я не в себе. Я здесь, но я не в себе.
Если точнее, мои мысли происходили совсем не из моей головы. Именно тогда это и случилось впервые. Именно тогда я в первый раз увидел, вспомнил то, чего со мной, Теренсом Кейвом, никогда не происходило. Я ехал на велосипеде, и вдруг увидел этого мальчика, его вытянутое лицо мертвеца, он смеялся надо мной, а его костлявая рука указывала в мою сторону. Я заглянул поглубже в свои воспоминания и понял, что это тот самый велосипед, который я год назад подарил Рубену на день рождения. Я ехал на его велосипеде. Как я сейчас понимаю, в тот миг я проживал воспоминание твоего брата.
Никаких подробностей не было. Вот смех Урии, вот велосипед, на котором едет Рубен (то есть я). Остальные детали – погода, ландшафт, другие люди – полностью отсутствуют. Должен сказать, что все было очень реалистично. Скажу больше: все было настолько реалистично, что у меня даже не возникло сомнений, верить или не верить происходящему. Та боль, которую я испытывал, была такой настоящей – нарочно не придумаешь.
Но, как я уже говорил, так рационально рассуждать я начал уже потом. В тот миг я был настолько растерян, настолько истощен, настолько истерт, что все, что Теренс Кейв хотел сказать или сделать этому мальчику, было совершенно неуместным.
Пока Урия вертелся перед зеркалом, принимая разные позы, разглядывая свое лицо под разными углами, втягивая и без того впалые щеки, прикрывая волосами один сонный глаз, внутри меня росла какая-то сила. И я не мог больше ее сдерживать, как не мог бы сдерживать темные облака, затягивающее чистое небо.
Я дрожал, меня распирало, трясло от этого непреодолимого ощущения отстраненности от самого себя. А потом, вместо постепенного выхода из этого состояния, как случалось прежде, меня захватило какое-то новое переживание. Темная вспышка – абсолютная, непроницаемая тьма – как я теперь понимаю, полное поглощение моей души чужой душой.
А потом – пробел, то самое недостающее звено.
Я услышал внезапный звук – открылась дверь, кто-то вошел. Я ничего не делал. Я просто прижимал парня к стене. Дверь закрылась, и сквозь затихающий визг Клеопатры я услышал нечто другое. Какой-то нечеткий треск. Боковым зрением я заметил зловещую массивную фигуру.
– Что за … тут творится?
Это был он. Тот здоровяк, дежуривший у входа.
Он схватил меня и потащил, я успел заметить только трещину в зеркале, которую, видимо, сделал сам, прежде чем меня протащили мимо всех этих потных тел и вышвырнули через ближайший запасной выход.
– Кажется, у меня потерялась пуговица, – сказал я, а потом меня пнули в спину, и я упал на бетонную площадку. Еще четыре пинка по моей податливой плоти, и он исчез, и я тоже исчез, не чувствуя ничего, кроме боли, тошноты и воздуха, который утекал из окружающего пространства.
– Рубен, – выдавил я в лицо моему темному отражению в луже. – Это был ты, правда?
И в тихом рокоте города услышал подтверждение.
Из водостока на крыше в лужу капала вода. Эти капли вызвали у меня еще одно воспоминание, на этот раз мое собственное.
Когда тебе было шесть, я повез тебя в Нерсборо, к Каменному источнику. Помнишь? Удивительное место, где со скалы постоянно капает вода, превращая все попадающие в нее предметы в камень.
Все хрупкое и рукотворное становится твердым. На века. Конечно, научные знания уничтожили для меня часть волшебства. Вода перенасыщена бикарбонатом кальция, поэтому кальцифицирует все, с чем соприкасается.
Карбонат кальция.
Вот причина, по которой люди тащат с собой полотенца, резиновые сапоги и плюшевых мишек, и развешивают их там, словно выстиранные вещи на сушилке, чтобы примерно за год эти вещи превратились в памятники самим себе.
– Пап, если я залезу в воду, я превращусь в статую? – я помню, с каким выражением на своем эльфийском лице ты задала этот вопрос. В твоем взгляде смешались волнение и настоящий ужас.
Я очень хорошо помню это разговор.
– Тебе пришлось бы стоять на месте очень долго, – ответил я.
– Сколько?
– Не меньше года, – сказал я. – Но стоять надо будет очень смирно.
– Очень – это как?
– Вот так, – показал Рубен.
– А как это – быть статуей? – спросила ты.
– Не знаю, – ответил я. – Я не пробовал.
Задумавшись, ты нахмурилась.
– А если у меня нос зачешется, можно почесать?
– Нет.
– И в туалет не сходить?
– Нет.
– Я хочу что-нибудь здесь оставить, – сказал твой брат, прекращая притворяться статуей и прерывая ход твоих мыслей.
– Тебе нечего оставить, – ответил я. – Нужно было что-нибудь взять с собой.
Помнится, Рубен уже успел снять свой браслет. Мягкий красно-белый напульсник, который он обожал.
– Можно оставить его.
Наверняка я возражал, но в итоге сдался и заплатил положенную таксу в один фунт, чтобы Рубен мог повесить свой браслет на веревку. Вешать, конечно, пришлось мне, поскольку веревка была натянута довольно высоко, но Рубен все время стоял со мной рядом. Я помню, как возился с прищепкой. Вода текла довольно быстро, а браслет был очень маленьким и толстым, так что прикрепить его было не так-то просто.
Я повесил его рядом с сандалией. Точно помню. Неплохое соседство. Думаю, их несколько лет никто не тронет.
– Ну папа, – сказал он нетерпеливо. – Чего ты там копаешься?
Пока я боролся с браслетом, у меня вымокли брюки. Сперва я думал, что это капли воды отлетают от камня, а потом глянул вниз и увидел, что Рубен подставил ладонь под льющуюся воду и обрызгал всех нас.
– На платье попало, – сказала ты.
– Рубен! – рявкнул я. Мой голос прогремел над водой. Была у него привычка – безобразничать даже в самый приятный день. – Прекрати!
Он опустил руку и молча стоял, а я, наконец, смог повесить браслет. Мы отошли посмотреть, что получилось. Браслет был самым маленьким и жалким из всего, что там висело. От воды он совсем потерял форму, и было невозможно представить, что однажды он окаменеет так же, как и веревка, на которой он висел.
К тому времени Рубен уже заинтересовался своей рукой.
– Я не могу пошевелить пальцами, – сказал он мне уверенным тоном. – Они превращаются в камень.
В детстве у него было богатое воображение. Помнишь, как он иногда ходил на прогулку с невидимой собакой? Он, конечно, хотел настоящую, но это было невыполнимо. С котами намного проще. Никогда я не питал симпатии к собакам, да?
Мы шли к тебе мимо в разной степени изменившихся предметов, а он все перечислял преимущества обладания каменной рукой.
– Я мог бы разбивать стены. Я мог бы сунуть руку в огонь.
