Каганович старался направлять деятельность второго секретаря МГК. Небольшое представление об этом дает их переписка первой половины 1930-х гг. Например, когда Каганович находился в отпуске, 5 сентября 1932 г. Хрущев среди прочего писал: «Решил побеспокоить со своей запиской о порядке заготовки овощей и фруктов в будущем году. Я думаю, что Вам не удалось [ее] прочесть перед отъездом как я Вам передал, по этому посылаю второй экземпляр. Прошу прочесть и если Вы одобряете, то “пару” слов напишите и я начну сейчас же действовать»[232]. После указаний Кагановича 14 сентября Хрущев сообщал: «Письмо твое получил, обрадовался, конечно, крепко. Все замечания к записке и дополнение внес, даже боюсь обвинения в плагиатстве. Сейчас примусь после одобрения более активно за это дело. Вчера 13/IX провели совещание членов бюро райкома о[б] усилении партмассовой работы, прошло неплохо, “покачали” людей. Это сильно затянули созыв по моей вине, признаться боялся я созывать такое ответственное совещание без тебя, но потом решился, так что ругани за затяжку то меня. Сейчас раскачку поведем в районах и [на] заводах»[233].
Не забывал Хрущев и о просителях, которых направлял к нему Каганович. Когда профессор С.С. Юдин, заведующий хирургическим отделением Института Склифософского, обратился к Кагановичу за помощью, чтобы получить разрешение выехать на конгресс хирургов во Францию, Лазарь Моисеевич поручил это дело Хрущеву. Никита Сергеевич выполнил поручение. Об этом Юдин сообщил в письме Кагановичу 21 сентября 1932 г., причем читающий выделил задание красным карандашом: «Вы поручили тов. Хрущеву согласовать все формальности с кем нужно и переговорить о деталях со мной. При крайней перегруженности делами, тов. Хрущев смог известить меня о своем телефонном разговоре с наркомом М.Ф. Владимирским только 18.IX. Я получил указание явиться к тов. Владимирскому и был принят им»[234]. И хотя, судя по дальнейшему изложению фактов, дело с выездом Юдина все равно затягивалось, свою задачу Никита Сергеевич выполнил.
В конце 1932 г., узнав о быстро набирающей инициативе о переименовании Сокольнического района в Кагановический, Лазарь Моисеевич поспешил обратиться к Хрущеву. Он даже не поленился переписать свои указания на обороте блокнотного листа с типографским бланком ЦК ВКП(б): «Никита Сергеевич! Я узнал, что разговоры о переименовании Сокольнич[еского] района в район им. Кагановича приняли широкий характер, вплоть до того, что об этом печатается в заводской газете “Красный богатырь”. Очень прошу тебя срочно вызвать районщиков, взгреть и предложить им приостановить это дело немедля. Вся эта штука совершенно не нужная и даже вредная. Добейся, пожалуйста, прекращения бузы. Л. Каганович. 7.XII.1932 г.»[235].
Строительство московского метрополитена дало возможность Хрущеву раскрыть и развить все свои способности. Всесоюзная стройка (что означало отдельную строку финансирования в бюджете СССР) имела помимо транспортного еще и военное значение, что гарантировало пристальное внимание к ней Сталина. В случае возникновения затруднений это позволяло Никите Сергеевичу связываться напрямую с различными наркоматами и руководителями обкомов. По многочисленным свидетельствам он часто посещал проблемные участки строительства (станции «Охотный ряд», «Красные ворота») и тщательно следил за графиком выполнения работ. Иной раз Никита Сергеевич мог сам предложить или поддержать рискованные технические предложения специалистов (строительство метрополитена глубокого залегания по предложению инженера В.Л. Маковского, постройка первой в мире трехсводчатой станции глубокого заложения инженером И.Д. Гоцеридзе). Вмешательство Никиты Сергеевича доходило даже до архитектурных проектов. Так, ознакомившись с проектом вестибюлей станции «Комсомольская», он внес изменения в ширину их площадок, лестниц, проходов. Как вспоминал начальник этого участка строительства: «До его посещения оставалась незамеченной, казалось бы, такая простая вещь, что, открывая двери выхода на улицу, пассажир слетал бы с лестницы, так как тут же за порогом шла лестница и проектом не была предусмотрена площадка»[236]. Если приехать на проблемный участок у Хрущева не было возможности, то он звонил. Фактически в 1934 г. он стал непосредственным координатором всех руководящих уровней этой всесоюзной стройки. Парторг строительства метрополитена К.Ф. Старостин свидетельствовал: «Кабинет тов. Хрущева превратился в кабинет одного из руководителей Метростроя, где и парторги, и начальники шахт, и инженеры, и отдельные бригадиры детально разрабатывают позиции для выполнения смелых, боевых заданий своего испытанного руководителя Л.М. Кагановича»[237]. Менее восторженным от постоянных вмешательств технически некомпетентного секретаря горкома оказался начальник Метростроя П.П. Ротерт. Секретные донесения НКВД передавали его высказывания, полные нескрываемого раздражения: «Хрущев ничего в этом деле и не хотел понимать, а понимал только одно, что “он должен конкретно руководить”. […] Как даю какое-нибудь распоряжение на шахте, приезжаю на весь день – сделано наоборот. Почему – оказывается был Хрущев и велел делать иначе»[238].
Став первым секретарем МГК, Хрущев продолжал советоваться с Кагановичем. В октябре 1934 г. он написал Лазарю Моисеевичу письмо по проблемам строительства метрополитена. Там, несмотря на многочисленные недоделки, в частности отставание по графику отделочных работ на станциях, ряд руководителей строительства (по мнению Хрущева, это были парторг строительства К.Ф. Старостин, начальник Метростроя П.П. Ротерт, заместитель начальника отдела электротяги и эксплуатации И.Е. Катцен) чрезмерно рекламировали пробный пуск поезда в печати. Никита Сергеевич предложил «не поднимать “шума”» и запросил указаний[239]. Каганович ответил быстро: «Твое письмо получил, очень удовлетворен твоим правильным подходом [к] ответственному участку. Однако, видимо, мещанам удалось пошуметь и повредить делу. Прошу тебя твердой рукой пресекать пустозвонную трескотню вокруг метро, которую сейчас будут раздувать присоседивающиеся [так в тексте. – К. Л.] мещане.
Прошу тебя взять крепко в оборот [начальника конторы отделочных работ И.Е.] Черкасского, этого туго поворачивающегося зазнайку, он может нам сорвать станции. Не ждите именно для ругани меня, пусть и Булганин тут не либеральничает за счет других, время не терпит. Если хотите, решайте вопрос и о Катцене, только надо его вызвать и открыто ему сказать. Привет. Каганович. Телеграмму можно показать товарищам» [240].
