Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
же врезалась в забор, прямо в деревянный столб; щеку обожгло жгучей болью. Помню, как он подбежал, подхватил меня на руки; помню, как прижал теплую влажную салфетку к порезу у меня под глазом. Рукавом вытер мне слезы, поцеловал спутанные волосы, потуже затянул ремешок шлема и сказал, чтобы я попробовала еще разок. Отец укладывал меня спать по ночам, рассказывал мне сказки, которые сам же и сочинял, оставлял себе карикатурные усы, когда брился, просто чтобы видеть, как я хохочу, когда он выйдет из ванной, — и притворялся при этом, будто не понимает, отчего я уткнулась в диванную подушку и заливаюсь так, что слезы по щекам бегут. Разве такой человек может быть серийным убийцей? Серийные убийцы ведь ничего такого не делают… или все же делают?
Делают, и он им был. Он убил тех девочек. Он убил Лину.
Помню, как отец смотрел на нее в тот день на фестивале — вперив взгляд в пятнадцатилетнее тело, словно волк в умирающую дичь. Я всегда думала, что именно в тот момент все и началось. Иногда я даже себя виню — она ведь тогда со мной разговаривала. Для меня задрала блузку, чтобы показать кольцо в пупке. Не будь меня там, разве отец увидел бы ее такой? Так о ней подумал? Она несколько раз заходила к нам тем летом, чтобы отдать мне кое-какую ненужную одежду или подержанные музыкальные диски, и всякий раз, когда отец заглядывал ко мне в комнату и заставал ее лежащей пузом вниз на дощатом полу, дрыгая ногами и выпятив попку в рваных джинсовых шортах, он останавливался. Смотрел. Потом, кашлянув, выходил.
Суд показывали по телевизору — я знаю, потому что сама смотрела. Сперва мама нам не разрешала, мне и Куперу, выгоняла нас прочь, если нам случалось забрести в гостиную и застать ее скрючившейся на полу, носом в самый экран. «Это не для детей, — говорила она. — Идите снаружи поиграйте, воздухом подышите». Она вела себя так, словно это был просто фильм с возрастным ограничением, а не суд над нашим отцом по обвинению в убийствах.
Но настал день, когда и это переменилось.
Помню, как резко прозвучал дверной звонок, как его звук разнесся по нашему погруженному в постоянное молчание дому, отдался резонансом в напольных часах-ходиках — у меня от этого жестяного дребезжания мурашки по коже побежали. Мы побросали все то, чем занимались, и уставились на дверь. Гостей у нас давным-давно не было — а те, что все же заглядывали, не снисходили до подобных вежливых формальностей. Об их появлении возвещали вопли, ударяющиеся в стены предметы — но хуже всего были те, кто не производил никаких звуков. Мы уже не раз обнаруживали, что наш двор испещрен незнакомыми отпечатками подошв — кто-то чужой прокрадывался сюда ночами, движимый болезненным любопытством, и заглядывал в окна. Мне из-за этого казалось, что мы превратились в коллекцию уродцев за стеклом музейной витрины — одновременно притягательную и отталкивающую. Помню, как я наконец его поймала — шла себе по тропинке и увидела у окна чей-то затылок; его обладатель вглядывался внутрь, уверенный, что дома никого нет. Я кинулась на него, успев разве что рукава засучить, влекомая адреналином и слепой ненавистью.
— ТЫ КТО ТАКОЙ? — заорала я, сжимая кулачки. Меня так достала наша жизнь, сделавшаяся всеобщим достоянием! Нас уже как людей, настоящих живых людей, перестали воспринимать.
Он резко обернулся, выпучив глаза и выставив навстречу ладони, будто ему и в голову до сих пор не приходило, что в доме кто-то живет. Оказалось, это совсем молоденький парнишка. Если и старше меня, то ненамного.
— Никто, — пробормотал он, заикаясь. — Просто никто.
Мы так ко всему этому привыкли — к вторжениям, подглядываниям, телефонным звонкам с угрозами, — что когда кто-то вежливо позвонил в дверь, нам показалось чуть ли не куда страшней выяснить, кто же это там, за толстой панелью из кедра, терпеливо ждет, чтобы его пригласили войти.
— Мама, — сказала я наконец, переводя взгляд от входной двери на нее. Она сидела у кухонного стола, запустив пальцы в уже начавшие редеть волосы. — Ты открывать думаешь?
Она озадаченно взглянула на меня, будто я говорила на иностранном языке, так что слов не разобрать. Казалось, она меняется с каждым днем: морщинки все глубже врезаются в теряющую упругость кожу, тени под красными усталыми глазами делаются отчетливей. В конце концов она молча встала и заглянула в круглое окошко посередине двери. Скрип дверных петель и ее тихий, изумленный голос:
— Вы, Тео? Здравствуйте. Заходите.
Теодор Гейтс — адвокат, защищавший моего отца. Он прошел внутрь, ступая тяжело и медленно. Помню его сверкающий кожаный портфель, массивное обручальное кольцо на пальце. Он сочувственно мне улыбнулся, но я лишь скорчила рожу. Я вообще не могла понять, как он спать-то ночами может, если взялся защищать моего отца после всего, что тот сделал.
— Кофе не желаете?
— С удовольствием, Мона. Большое вам спасибо.
Мама проковыляла на кухню, брякнула о кухонный стол керамическая кружка. Кофейник простоял нетронутым уже трое суток, но она наполнила из него кружку и принялась рассеянно помешивать ложечкой, хотя сливки налить забыла. Потом вручила кофе мистеру Гейтсу. Тот отпил глоточек, чуть кашлянул, поставил кружку на стол и аккуратно отодвинул от себя мизинцем.
— Послушайте, Мона. Есть определенные новости. И я хотел бы сообщить вам их первым.
Она ничего не ответила — просто глядела в окошко над кухонной раковиной, уже затянутое зеленой плесенью.
— Я договорился, что ваш муж признает вину. На очень хороших условиях. Он согласен.
Тут она резко вздернула голову, словно его слова рассекли резиновую ленту, туго натянувшуюся вдоль ее шеи.
— В Луизиане есть смертная казнь, — уточнил он. — Мы не можем рисковать.
— Дети, марш наверх!
Она глянула на нас с Купером — мы так и сидели на ковре в гостиной, а я ковыряла пальцами горелую дыру в месте, куда упала отцовская трубка. Мы послушно поднялись, молча, бочком пересекли кухню и поднялись по лестнице. Оказавшись рядом со спальнями, громко захлопнули двери, после чего на цыпочках подкрались обратно к перилам. Уселись на верхней ступеньке и стали слушать.
— Вы же не думаете, что они могут приговорить его к смерти, — произнесла мама чуть ли не шепотом. — Улик-то почти никаких. Ни орудия убийства, ни тел.
— Улики есть, — возразил он. — Вы и сами знаете. Вы их видели.
Она вздохнула, потом заскрежетал по полу кухонный стул — мама подвинула его ближе к столу и тоже присела.
— И вы думаете, их достаточно для… казни? Мы ведь с вами,
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
