Данил поднимает телефон, я занимаю позицию. Он фотографирует. Поначалу стараюсь быть эффектной, но потом начинаю дурачиться и смеяться. Крутиться, чуток задирать подол, оголять плечо. Данил тоже улыбается.
Такой широкой улыбки у Колхозника я еще не видела — искренней, показывающей верхний ряд белых зубов. Эта улыбка ему безумно идет! Я впервые задумываюсь о том, сколько ему лет. А от мысли, что улыбка эта — явление редкое, внутри всё трепещет.
— Идем туда, — приглашает Данил. Подходит, берет за руку.
Дальше его тащить не приходится. Наоборот! Я едва попеваю следом. Мы выходим к ряду высоких, почти с меня ростом подсолнухов. Круглые солнышки улыбаются внезапным гостям. Их много, мы буквально в окружении. Я улыбаюсь тоже. Данил совсем близко. Обхватывает моё лицо руками и смотрит в глаза. Серь-ез-но.
У меня сердце обрывается. И, зашедшись в ожидании, часто пульсирует. Я дыхание задерживаю. Жить перестаю.
— Мне пятнадцать, — жалко сопротивляюсь. — Тебя посадят на много лет.
Мы в поле стоим, никого вокруг. Спрятались.
— Да похрен, — отвечает Данил, взрывая мой мозг, а потом и... весь мой мир!
Потому что в следующую секунду он наклоняется и целует.
О боже... Его губы накрывают мои, и я жадно вдыхаю густой, уже знакомый запах. Руки как-то сами собой взлетают вверх и обнимают Данила за шею, начинают гладить затылок.
Данил обнимает в ответ и рывком, без лишнего кипиша, притягивает к себе вплотную. Волоски на коже дыбом! А дыхание рвется, теряется и вроде бы ненужным становится. Есть только он один. Наши тела соприкасаются, между ними лишь два слоя тонкой одежды. Его язык проникает в мой рот, пробует, касается моего снова и снова. Заставляя трепетать, раскрываться.
Данил отрывается от меня и смотрит внимательно. Его руки мертвым замком на моей талии, мои — на его шее. Я часто дышу. Облизываюсь.
— Всё в порядке? — спрашивает он.
От его низкого голоса я чувствую себя как угодно, но точно не в порядке. Его глаза блестят, внимание полностью сосредоточено на мне.
Послушно киваю.
— Ты очень вкусная, — говорит Данил с мимолетной улыбкой. — Целовать тебя потрясающе. В жизни так вкусно не было.
Он скромно опускает глаза, отчего мое сердце сжимается. Данил смотрит вниз и выглядит при этом таким милым! Ровно секунду. Пока резко их не вскидывает. Темные, голодные. Трогательность исчезла, уступив место пороку. Была ли она вообще? Или мне показалось?
Делаю громкий вдох.
Привстаю на цыпочки и тянусь к нему. Больше Данил не медлит ни секунды. Набрасывается на мой рот — поцелуй сразу глубокий, долгий. Жадный и мокрый.
Вкус его слюны запускает очередную термоядерную реакцию внутри моего тела. Там взрывы. Не жалкие красочные фейерверки из диснеевских мультфильмов про принцесс, а нечто, по силе способное изменить всё! Уничтожить мир и возродить его заново. Я назад шаг делаю, Данил наступает.
Его ладони шарят по спине, сжимают, лапают. Я держусь за его плечи и отвечаю. Это не первый поцелуй в моей жизни, но Данил делает всё иначе. По-взрослому. Поцелуй не ради поцелуя, а ради продолжения. И даже если оно не последует — огонь внутри уже пылает, стеной стоит, сжигая всё, что было раньше.
Когда Данил вновь отрывается, мои губы пульсируют, лицо пылает. Он окидывает меня взглядом, от которого морозец по раскаленной коже.
— Ты тоже вкусный, — говорю я, стреляя в него глазами. Веду руками по его торсу вниз, до ремня штанов. Мешкаю пару секунд. Потом вверх.
Данил следит за моими движениями, не мешая, но и не поощряя. Мерно дышит.
— Можно? — спрашиваю.
Он кивает, и я задираю его майку.
У Данила хорошее тело. Не худое, но и без искусственно очерченных мышц, как на фотографиях фитнес-тренеров. Он не спортсмен, просто сильный. И здоровый. Крепкий. Живот плоский, густо покрытый короткими волосками. Россыпь родинок сбоку.
Кожа влажная. Я чувствую, потому что веду по ней пальцами снова и снова.
— Красивое тело. Хотелось потрогать еще с прошлого раза, — говорю ему честно.
Данил облизывает губы, словно те пересохли. Моргает.
— Обычное, — отвечает немного растерянно, будто смутившись.
Он правда не понимает, насколько привлекателен внешне? Таких работяг я ни разу в жизни не видела. В нём всё, как должно быть в мужчине мечты.
Веду кончиками пальцев по его груди, чувствуя, как напрягаются мышцы. Внутри же неутомимый, съехавший крышей пиротехник закладывается новые мины. Еще немного, и снова рванет! Я чувствую. И мне хочется. С Данилом. В подсолнухах. Если бы они еще не были такими колючими!
Данил склоняется и целует меня в губы, потом в щеку. Каждое касание приятно. Поцелуи ползут на шею. Я отклоняю голову, давая ему больше доступа. Он облизывает и посасывает мою кожу, доставляя сладкое удовольствие. Я же без остановки глажу его грудь, трогаю, щупаю, слегка царапаю. Не знаю, как ему нравится, но мне кажется, такое не может быть неприятно.
Две ладони накрывают ягодицы, Данил вжимает меня в свой твердый пах. Целует. Он так целует, что едва не доводит меня, просто лаская шею.
Мы оба часто дышим. Это становится очевидно, когда наши губы вновь встречаются.
— Пойдем в машину? — говорит мне на ухо. — Я хочу побыть с тобой еще.
У него глаза затуманены. Он пахнет вкусно. Я позволяю взять себя за руку.
Да, сегодня определенно всё иначе.
Глава 16
Марина
— Вон Жадан, смотри! — кричу я, отталкивая Данила.
Возбужденный Колхозник отрывается от моей шеи и смотрит вперед. Прищуривается. Потом пытается продолжить начатое. Мы в машине сидим у трассы. Ничего пошлого, обнимаемся и целуемся. Трогаем друг друга, приятно делаем. Опять же оба в одежде, он не склоняет ни к чему такому, ниже пояса не трогает. Нам обоим нравится просто целоваться.
— Данил, не успеешь перехватить — он напьется в хлам. С тех пор как Кулак его на улицу вышвырнул, Жадан не просыхает. Данил, Даня... успеем. Дела надо делать.
Данил прочищает горло, возвращается на свое кресло, хмурится.
— За что уволил? Не знаешь?
— Так за пьянство.
— Потрясающе, — тянет Колхозник безэмоционально, и так смешно становится!
Я хохочу, глядя на него.
— Если поможет, работу ему вернут. И оклад увеличат.
— Ой как здорово! — Хлопаю в ладоши от восторга.
Полеты — страсть Жадана. Он военный в отставке, прошел Чеченскую войну, получил ранения, был списан и брошен на произвол судьбы. Живет в нашей станице давно. Раньше на хуторских работал: летал себе спокойно, поля опрыскивал, да и так, по делу, если нужно. Никого не трогал. Он добрый дядька, но странноватый. Когда трезвый — мухи не обидит. Но если выпьет, может и припадок словить. Так что лучше подальше держаться в эти минуты.
