с термосом. Чтобы сэкономить на химчистке, можно было, к примеру сперва задушить жертву, а потом аккуратно собрать кровь в какую-нибудь емкость (лучше всего в термос), пока она еще не остыла, потому что холодная кровь по вкусу ничем не лучше теплого пива.
Это сложно назвать романом, ведь у нас не было взаимного чувства, да и вообще никаких других чувств, кроме голода, не было. И, все же, мы с Фанни, каким-то образом подружились. Притворяясь влюбленными, мы описывали спирали на винтовых лестницах Мутабора, штурмовали партеры клубов и затхлые залы московских рюмочных, гипнотизируя вышибал и обескровливая посетителей. В таких местах кровь по большей части испорченная, ведь каждый второй здесь, как минимум пьян, но это все равно, что выбирать между жирным бургером, поджаренным на вчерашнем масле, и каким-нибудь овощным салатиком. То есть между тем, чего тебе хочется, и тем, что подходит для тебя лучше всего.
Я натурально торчал от вкуса крови, убийств, трансфигурации и всяких разных вампирских приблуд. Но больше всего оттого, что, впервые в жизни мог ничему не предавать никакого значения, и не искать смыслов. Быть вампиром было мне по вкусу. А вот Фанни, по видимому, уже давно пресытилась и была одержима одним лишь убийством старика Ленина. Специально для этого, она даже раздобыла где-то четыре серебряных пули под свой старый браунинг. [Единственным преступлением среди вампиров считается убийство себе подобного]. Она это отлично знала, и я никак не мог сообразить, что заставляет ее до сих пор, на полном серьезе, вынашивать эти гнусные планы. Прошло ведь уже сто лет.
Ответ пришел сам собой, когда в пасхальную ночь, мы прогуливались по улочкам Китай-Города, и наткнулись на слюнявого зомби, сидящего на грязном асфальте и обгладывавшего подгнившую собачью ногу. Это был один из тех в конец отупевших вампиров, в которых кроме инстинктов не осталось уже ничего. Он сидел у помойки, облокотившись на мусорный бак, и, словно не замечая нас, жадно кусал свою косточку черными как смоль, крошащимися зубами. Мы остановились, как будто бы для того, чтобы перекурить, но на самом деле, чтобы поглазеть на это тупое чудище.
– Вот, что с нами стало, – сказала Фанни задумчиво, тыча в него пальцем. – Сознание – все, что осталось нам от лучшей жизни, и все что отличает нас от него. Раньше нам были доступны радости чтения книг, прослушивания радио, игры в шахматы или просмотра кино. Теперь мы вынуждены делать это, цепляясь за существование, чтобы, в конце концов, не стать похожими на него.
Она сплюнула себе под ноги, и зомби, услышав это, тупо уставился на нас пустыми глазами, как у животного, но буквально через секунду вернулся к своему ужину, уже больше не замечая нас. А мы так и продолжили смотреть на него.
– Че, серьезно? – спросил я. – Что может быть лучше бессмертия?
– Бокал шампанского? Горячий душ? Струйный оргазм? Да все, что угодно, – отвечала Фанни. – Все, чего у нас нет. Все, что можно сделать только будучи живым, а не мертвым, Стас.
– Ты пила шампанское? – я ухмыльнулся. – А мне казалось, ты всю жизнь провела в подполье…
– Да-а. Неплохо тебя Соломон обработал. А я иногда совсем забываю, какой ты еще малыш. Вот ты, например, когда-нибудь пробовал лобстера? Я бы все это проклятое бессмертие отдала за один только кусочек.
– Да это просто сраная креветка-переросток, – накуксившись, отвечал я, не отрывая глаз от мерзкого зрелища. Вечно можно смотреть на три вещи: огонь, воду и грязного зомби полу-бомжа, обгладывающего собачью голень. – Готов поспорить, они и по вкусу не сильно-то отличаются.
– А я и их никогда не пробовала. Можешь себе представить? Господи, какой же ты все-таки еще маленький.
– Возможно. И вот тебе мой свежий взгляд. Не вижу ничего хорошего в том, чтобы бухать целыми днями, отъедать себе брюхо и трахаться с кем попало. Знаешь, я, как раз-таки, это уже перерос.
– Хорошо иметь выбор, Стас. А как им распорядиться – это уже тебе решать. В конце концов, теперь это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения. Кроме убийства одного рыжего картавого пенсионера, до которого я еще обязательно доберусь… – стиснув зубы, сказала Фанни.
Во двор свернула машина. Свет ее фар прервал Фанни и отпугнул зомби. Тот бросил собачью ножку, и пошаркал куда-то прочь. А мы обнялись, и, когда сигарета кончила тлеть, тоже куда-то пошаркали, думая каждый о своем. В ту ночь, я понял, что Фанни, в отличие от меня, не нравилось быть вампиром, и именно поэтому она собиралась убить того, кто сделал ее такой.
Сны вампиров не поддаются толкованию, ведь мертвым никогда не снится ничего, кроме прижизненного прошлого. Сны приносят забвение и, если вампир что-нибудь видит во сне, это означает, что совсем скоро он уже никогда не вспомнит этого эпизода. Поначалу мне все чаще снилась моя семья, и это были самые сладкие сны, воспоминания, с которыми я расставался с удовольствием, ведь семейка у меня была еще та: педофил на педофиле. Но сны забирали не только плохое, но и хорошее. В день, когда мне впервые приснилась Надя, я и решил завести дневник. И с тех пор перечитывал и дополнял его каждую ночь. Чтобы, ни в коем случае, не забывать.
Летом мы затеяли ремонт, и вдвоем с Соломоном отправились в строительный супермаркет – закупить всякого разного, чтобы привести в порядок наш запущенный склеп, где кладбищенские крысы уже чувствовали себя как дома. Слово за слово, мы как-то разговорились, и я перетер с ним нашу с Фанни беседу в пасхальную ночь.
– По-моему, она на полном серьезе, собирается завалить этого пенсионера, нахрен. У нее даже пули серебряные нашлись, – говорил я, а Соломон, мастурбируя подбородок, сосредоточенно выбирал шпаклевочную смесь.
– Как думаешь, что нам больше подходит: гипсовая или цементная?
– Да какая хрен разница? Я в них не разбираюсь.
– Цементная более влагоустойчива, а гипсовая пластичнее…
– Ты меня вообще слушаешь?
– А, будь что будет, возьмем обе. Цементную для фасадных работ, а гипсовую для помещения, – просиял Соломон.
– Сол…
– А? Да. Конечно. Я в курсе. Она мечтает об этом с тех пор, как я рассказал ей о нем. Вот только ниче у нее не выйдет. Это у нее такая навязчивая идея. Ну, ты ж знаешь женщин. – Он покрутил себе у виска. – Скажи лучше, чем будем заделывать крысиные норы?
– Знаешь, еще она говорила, что ты, вроде как, запудрил мне мозги и, вроде как, не оставил мне выбора,
