настолько расстроен, что поклялся своим братьям убежать и записаться в армию барабанщиком (см. Батл–Крикский Опросник, 1932, 30 октября).
Около этого же времени Елена написала о ситуации, в которую попали они с Джеймсом: «Мы пребывали в опасности, ожидая от наших детей более совершенного поведения, чем допускал их возраст… Наши дети любят нас и будут внимать голосу разума, а доброта окажет более могущественное влияние, чем суровое осуждение… Наши слова и дела для наших детей должны быть полностью обоснованы, чтобы грубыми или резкими замечаниями не ожесточить их. Иначе в их душах останется рана, способная разрушить их любовь к родителям и родительское влияние на них» (Рукопись 8, 1862).
Елена Уайт твердо верила, что взрослые никогда не должны наказывать детей «в приступе гнева, потому что дети это чувствуют» (Воспитание детей, с. 244). Этому правилу она следовала всю свою жизнь. «Я никогда, — писала г–жа Уайт, — не давала детям повод думать, что они действуют мне на нервы… Когда я чувствовала, что могу выйти из себя или близка к этому, я говорила: «Дети, сейчас мы успокоимся и пока не будем об этом говорить. Разговор продолжим перед сном». Имея время на размышление, к вечеру малыши успокаивались, и я могла очень хорошо поговорить с ними». После того как воцарялся мир, дети заканчивали день молитвой (там же, с. 253, 254). Не удивительно, что позднее Уилли говорил о том, что в воспитании его мать была настойчивой и в то же время доброй, в силу чего мальчики не желали противиться ей.
Семье Уайт пришлось не только решать вопросы воспитания, но и пережить трагедии. В мае 1856 года они едва не потеряли двухгодовалого Уилли; он играл в лодочку, тыкая деревянной палочкой в «озеро», которым было для него большое корыто, наполненное водой. Отправившись во двор за дровами, повариха оставила мальчика одного на несколько минут, а, возвратившись, увидела, что из воды торчит лишь одна нога. Женщина вытащила, как ей показалось, безжизненное тело мальчика и начала кричать: «Он утонул! Он утонул!»
Елена взяла ребенка, раздела его и начала катать по траве, чтобы вода полилась из рта и носа (катание было прежде видом искусственного дыхания). Собрались соседи, так как жуткое зрелище продолжалось пятнадцать минут. Они начали говорить Елене, что ее усилия безнадежны, а одна женщина сказала: «Как ужасно видеть то, что она проделывает с мертвым ребенком! Кто–нибудь отнимите у нее это несчастное дитя!» Джеймс ответил, что это ее ребенок и что она вправе делать все, что посчитает нужным. И вот в конце двадцатой минуты появились слабые признаки жизни. Настойчивость и любовь матери были вознаграждены (Духовные дары, т. 2, с. 207, 208; Ревью энд Геральд, 1936, 9 января).
Однако не все подобные опыты кончались счастливым исходом. За три года Джеймс и Елена потеряли двух сыновей. Они познали, что такое скорбь. Маленький Джон Герберт Ушел первым. Родившись 20 сентября 1860 года, он умер 14 Декабря того же года. «Мой дорогой младенец, — писала Елена, — сильно страдал. Двадцать четыре дня и ночи мы с нетерпением наблюдали за ним… Временами я не могла сдержать себя, видя его страдания… Когда я прислушалась к его затрудненному дыханию и пощупала его пульс, то поняла, что он скоро умрет… Мы наблюдали за его слабым прерывистым дыханием, пока оно не прекратилось. Мое сердце ныло и готово было разорваться». Родители похоронили маленького Джона на кладбище Оук Хилл в Батл–Крике, «чтобы он покоился там до того времени, когда придет Жизнедатель, сокрушит оковы могилы и дарует ему новое бессмертное тело» (Свидетельства для Церкви, т. 1, с. 245, 246).
Генри Уайт незадолго до смерти
Три года спустя в семье Уайт снова были похороны. На этот раз, 8 декабря 1863 года, в возрасте шестнадцати лет от пневмонии умер Генри. «Когда нашего чудного певца положили в могилу, и мы больше не слышали его утренней песни, наш дом опустел» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 166).
К счастью, за год до смерти Генри его христианский опыт обрел новую силу, хотя он глубоко сожалел, что его образ жизни в Батл–Крике не всегда был таким, каким должен быть. «Не берите примера с моей жизни, — умолял он своих знакомых. — Я обращаюсь ко всем моим юным друзьям: не позволяйте удовольствиям и соблазнам этого мира затмить привлекательность Спасителя. Помните, что не на смертном одре следует приготавливаться к будущей жизни. Посвятите лучшие ваши годы служению Господу» (Воззвание к молодежи, с. 28).
Генри попросил мать похоронить его «рядом с маленьким братом Джоном Гербертом, чтобы вместе выйти из могилы в утро Воскресения». «Небеса прекрасны», — такими были его последние слова, произнесенные шепотом (там же, с. 26, 31).
Потеряв двух сыновей, Елена Уайт на своем опыте познала, что значит страдать, и поэтому могла сочувствовать другим.
Своенравный сын и материнская боль
Г–жа Уайт не только плакала над могилами умерших детей, но также была вынуждена бороться с сыном, который склонялся на неверный путь. Джеймс Эдсон с детства был очень энергичным. В 1854 году Елена Уайт писала подруге: «Ты видела Генри, но у Эдсона [в возрасте пяти лет] больше жизни и энергии, чем у Генри, так что мои руки постоянно заняты» (Письмо 5, 1854).
Энергия Эдсона не создавала бы никаких сложностей, если бы он направил ее в верное русло, чего не произошло. Десятилетиями мать обращалась к нему в письмах с призывами. В 1865 году, например, она писала шестнадцатилетнему сыну, что его склонность к непослушанию и лжи причиняла ей так много горя, что жизнь стала ей в тягость.
«Ты не только сам не послушался нас, но и толкнул Уилли [который был на пять лет младше] к непослушанию. С того времени, как я убедилась, что тебе нельзя доверять, в мое сердце вонзился шип… Мне не выразить словами той печали, которая наполняет нас из–за твоего дурного влияния на Уилли… Мы видим, какой вред причиняет это влияние нашему доброму и честному Уилли. Ты совершаешь проступки и подговариваешь его скрывать их, а он, когда его спрашивают, уклоняется от ответа. Он говорит: «Я не знаю», хотя ему все
