* * *
Хотя отец любил говорить, что без него дома все развалится, за неделю его отсутствия почти ничего не изменилось: сломанное тут же чинилось, а порванное – штопалось, еда готовилась как раньше, одежда вязалась, а коровы доились. Дела шли споро. Бьёрн остался доволен новыми баранами и с восторгом рассказывал матушке, что в середине месяца яйцеклада[4] суягные ярки разродятся крепкими ягнятами.
В усадьбе жило много народу. Гостей отец недолюбливал, поэтому, когда он бывал дома, матушка проводила время только с работницами и детьми. Теперь же к ней часто стали заглядывать женщины из соседних хуторов. Даже старуха, которая последние десять лет жила на иждивении прихода, любила посидеть на солнышке и посплетничать с Хельгой. Она же первая заметила, что кожа Арни слишком бледная, а сам он мельче, чем были его брат и сестры в том же возрасте. Коровье молоко и сливки сделали его спокойнее, но ненамного – по ночам он иногда все так же заходился криком, не давая всему дому спать.
Единственными, кто портил Дисе настроение, были преподобный Свейнн и его толстозадая жена. Стоило им заявиться в усадьбу вечером, все веселье будто вылетало из нее вместе с дымом. Никто не рассказывал страшных историй, не пел старых песен, не смеялся громко во весь голос. Все вели себя благочестиво: читали молитвы и исполняли гимны, а пастор распространял вокруг себя зловонную скуку. Он никогда не занимал свои толстые пальцы никакой работой, зато ел за троих и поучал матушку, как следует вести хозяйство.
Только его дочь Сольвейг совершенно не походила на родителей – вот уж кто действительно смахивал на подменыша аульвов. Могли бы, думала Диса, выбрать ей человеческую семью получше… О чем заговорить с темноглазой гостьей, девочка по-прежнему не знала, поэтому просто бросала на ту любопытные взгляды и представляла, как однажды покажет Сольвейг свое ручное чудище.
Как-то раз Диса спросила Хельгу, можно ли просто не пускать пастора и его жену в дом. Та нахмурилась и ничего не ответила, даже не нашла в себе силы отчитать дочь. Мысли Хельги явно были где-то далеко. Несмотря на капризы Арни, когда отца не было дома, она словно расцвела.
…За неделю до Рождества «ракушечник» окончательно привык к прикосновениям Дисы и уже не пытался откусить ей руку или утащить в море. Вероятно, он выходил из воды из-за какой-то болезни. За те несколько недель, что девочка его подкармливала, зверь окреп, стал быстрее и ловчее шагать по мелководью. Диса заметила, что ракушки на его теле заблестели, как отполированные, а часть щепок и сухих водорослей отвалились. К девочке он выходил уже по привычке, а не ради насыщения, потому что явно вернулся к охоте. Как-то раз чудище вынырнуло из воды, неся в пасти здоровенную рыбину. Выбравшись на берег, оно с наслаждением заглотило ее, еще бьющуюся, целиком.
В тот день Дисе наконец удалось урвать несколько минут наедине с Гисли. Она застала его на берегу сразу после дневной еды. Зима побаловала их редким солнечным днем с безоблачным небом и спокойным морем. Мужчина конопатил щели в своем суденышке. Перевернутая лодка прятала от ветра разведенный прямо на снегу костер, над которым в котелке булькала смола. Белый с тяжелым запахом дым поднимался плотным облаком и улетал в сторону воды.
Гисли обрадовался появлению девочки, вручил ей палку и велел мешать смолу, чтобы не застыла на холоде. Свежий черный слой блестел на солнце, и Дису так и тянуло дотронуться до липкого днища, оставив на нем след от ладони. Гисли никогда не заговаривал с ней первым, давая ей самой возможность начать. Девочка помешала смолу, а рыбак несколько раз мазнул кистью по тем местам, где оставались щели.
– Гисли, ты знаешь всех чудищ, что живут под водой? – спросила наконец Диса.
Мужчина нахмурился.
– Всех, не всех, но кое-что видал или слышал. Море большое, откуда мне знать, сколько там созданий… А почему ты спросила?
– Я слышала, что в Эйрарбакки видели чудище. Недалеко от Эйри и Скумсстадира.
– Давно дело было, – пожал плечами Гисли. – Ты про то, что с головой не то собаки, не то зайца?
– Нет, про другое, – Тоурдис так мотнула головой, что косички выбились из-под шапки и хлестнули ее по щекам. – Говорят, оно выходит на берег на четырех ногах. У него хвост с большой шишкой, а шкура покрыта ракушками.
– Ракушками?
Уже по тому, как Гисли это переспросил, было понятно: он догадывается, о чем речь.
– Если так, то скорее всего это скельяскримсли.
– «Ракушечник»?
– Ну да, а чего мудрить, – кивнул Гисли. – Так люди его и называют. Я сам его не встречал, но мой брат – тот да. Рыбаки то и дело замечали похожую тварь на островах. От него лучше держаться подальше, скажу я тебе.
Гисли поделился с Дисой всем, что знал о скельяскримсли. Хотя знал он немного, кое-что новенькое ей все-таки удалось выяснить: например, подтвердилась догадка о том, что слюна и кровь у зверюги ядовиты. Чудища идут на свет, а если встретить их ночью, то из раскрытой пасти можно заметить слабый огонек. Узнать об их приближении можно по пощелкиванию ракушек и жуткому смраду, который хуже, чем гниющая акула. Гисли не задался вопросом, почему маленькая девочка вдруг спросила о морском чудовище: все дети хотят знать, рядом с какими тварями живут.
Девочка несколько раз повторила про себя все, что рассказал ей Гисли, чтобы не забыть ни одной мелочи, а затем расспросила рыбаков – вдруг кто-нибудь из них встречался со скельяскримсли. Никто в такой встрече не признался, зато один парень заявил, что покрыт он вовсе не ракушками, как может показаться, а плотной чешуей, подобно рыбам. Если верить слухам, появление этих тварей предвещает шторм.
– Что ты все таскаешься и таскаешься к морю? – как-то раз спросила Кристин, когда они набирали воду из источника для ужина и мытья. Дорога до дома была совсем короткой, но девочки как могли оттягивали возвращение к работе. Диса помнила, что прошлой зимой Кристин могла поднять только половинку ведра, а в этом у нее легко хватало сил нести сразу два. Варежки сестра не любила, так что кожа кистей покраснела и съежилась от холодной воды.
– Я нашла чудище, – поделилась Диса. – Оно вышло ко мне из воды, и теперь я его госпожа. Могу приказать ему что угодно. Если захочу, оно натаскает мне столько рыбы, что можно будет кормиться до кукушечьего месяца[5].
Она хотела добавить, что по ее указке чудище пойдет и сожрет преподобного Свейнна так, что даже косточки не останется, но что-то ее остановило. Кристин хотела ответить – должно быть, собиралась посмеяться над сестрой, – но Диса остановила ее резким движением руки. Рядом кто-то был: за ближайшим домом хрустнул снег.
Заглянув за угол, девочки нашли лишь чьи-то глубокие следы. Раздраженная тем, что их подслушали, Диса не стала отвечать на расспросы Кристин, а когда та принялась насмехаться, с такой силой дернула ее за волосы, что сестра выронила ведро. Младшая в долгу не осталась, и домой они вернулись красные, злые и мокрые.
