мы тут, самогонку жрём и все умрём!
– Это ты к чему? – уточнил гитарист Анатолий.
– Да бессмысленно всё, ну раскидаем мы за свою жизнь сперму по бабам, ну выпьем несколько тонн горячительного, ну поорём песен под гитары – а потом темнота и ни хуя ты от этого не денешься! Как ни трепыхайся – конец один! – и Шершень махнул стопарь, чтобы смазать горевшие от возмущения трубы.
Фронтмена группы Пётра Седых тема задела. Он после благополучно вырезанного аппендикса как-то стал бояться умереть. Раньше жил и не тужил, любил прекрасную Весту, а тут вдруг часто стало страшно до холода в яичках – и днём и ночью ужас одолевал. Бляшка какая-нибудь оторвется и сосуд в мозгах закупорит или пламенный мотор сердце не выдержит оборотов и кирдык. Был Петя – а стал прах. И никакой жизни после смерти нет. Ибо нелепо. И страшно до ужаса, а ничего с этим поделать нельзя. Может, через сто или тысячу лет научатся органы у человека заменять или даже мозг помещать в киборга и тогда живи, пока Солнце не потухнет. А сейчас – шалишь брат, никуда ты от смерти не денешься. И за себя обидно, да и в целом за человечество. Мы просто все умрём.
– А что ты так грустно запел, Шершень? – спросил Роджер.
– Нормальная тема, мы же взрослые люди, а не дети и не прозомбированные всякими священниками имбецилы!
– А если всё-таки что-то после смерти есть? – Толик цеплялся за любую возможность жизни. У него болела мама, болела серьёзно.
– Ага, райские кущи, добрый дедушка с бородой и всякое такое… – далее Шершень стал ругаться так, как может ругаться только отчаянно пьяный барабанщик.
– Знал я одну девчонку, так её предки хотели продать молодку жителям средней Азии. Это было в интересные 90-е годы, которые так любят либералы. Ну, девчонка наглоталась снотворного. Клиническая смерть, «скорая» приехала – все дела. И вот она видела, как вылетала из тела. И туннель видела и свет… Сама рассказывала, без понтов, просто так, – поведал за костром и самогоном Петя.
– Ты сам под наркозом свет видел?
– Нет.
– Ну и всё! – рубанул Шершень. – Ты мне ещё Евангелие или Коран процитируй. Боцман, ты же на войне был. Верят на войне в Бога или как?
Продюсер группы и по совместительству настоящий боцман на буксире прожевал шашлык, выпил самогонки и держал ответ.
– Да кто как. Кто с ладанками ходит или с этими, ну с арабской вязью такие надписи… кто-то не верит ни в Бога, ни в чёрта, ни в старшину. А миномёт или Град не разбирают – верующий ты или атеист – всю живую силу противника равномерно превращают в фарш.
– Во! – выдохнул Шершень и вдохнул в себя первач.
– Ты вот не веришь, вот и умрёшь, а кто-то верит и воздастся ему по вере, – упрямо гнул свою линию Толя.
– Аминь!
– Роджер, у тебя же дядя, кажется, тоже в клинической смерти был? – спросил Петя.
– Да, дядя Коля, он на Хляби (местное название одного поселка, входящего в Приозёрск) шел по обочине, а его машина сбила. Такое месиво, что врачи и не думали, что выкарабкается. Но выжил, долго лечился потом.
– Ну и что видел твой дядя?
– Да как и все, туннель и свет.
– Галлюцинации мозга, которому не хватает кислорода и больше ничего! – Шершня в этот вечер было не переубедить. – И вообще, по-моему, в Голландии в одной реанимации поставили такой эксперимент: сверху на крышках шкафов написали разные матерные ругательства яркими маркерами. И потом врачи спрашивали у якобы вылетающих из тела пациентов, что они видели. Ну, те ярко описывали, как вылетали, как себя видели на операционном столе… и никто, – слышите, никто! – не сказал, что паря под потолком видел матерные слова на шкафах. Так что все эти вылеты из тела – ложь, пиздёшь и провокация! До рождения тебя не было и после смерти не будет!
– Звёздное небо над нами и рок-н-рол внутри нас… – перефразировал Канта Толя.
«Да какие у них в Нидерландах ругательства?» – подумал Петя.
– Чего? – не понял Шершень.
– Да расслабьтесь ребята, чего зарубились на ровном месте? – возмутился Роджер, который скучал без женщин и ему надоели разговоры не про барышень и не про секс с ними. – Я вам лучше анекдот расскажу. Идут два буддийских монаха, один говорит другому: «Поспать бы сейчас». Второй: «В следующей жизни поспишь». Первый: «Ты в прошлой жизни это уже обещал!»
Выпили. На закуску к шашлыку Роджер рассказал ещё один анекдот:
Умирает папа римский. У ворот рая встречает его Пётр.
– Как зовут тебя? – спрашивает апостол.
– Я папа римский! – гордо заявляет папа.
– Папа, папа, – шепчет себе под нос Пётр, – сожалею, но папы римского у меня в списке нет.
– Но, но я же был заместителем Бога на земле!
– У Бога есть заместитель на земле?! – удивленно спрашивает Пётр. – Странно, я ничего об этом не знаю…
– Я глава Католической Церкви!
– Католическая Церковь? Никогда не слышал о такой… Подождите, я спрошу у шефа.
– Шеф, – спрашивает Пётр у Бога, – там один чудак утверждает, что он ваш заместитель на земле, его зовут папа римский, вам это о чем-то говорит?
– Нет, – отвечает Бог, – но погоди, давай спросим у Иисуса.
Бог и Пётр объясняют Иисусу ситуацию.
– Подождите, – говорит Иисус, – я сам с ним поговорю.
Через малое время Иисус возвращается и смеётся до слез.
– Помните рыболовный кружок, который я организовал две тысячи лет назад? Вы не поверите, но он до сих пор существует!
Выпили, сдобрили свининку кетчупом, размешенным с майонезом (не очень полезные ингредиенты).
– Нехристи! – сказал Толя и тепло лампово улыбнулся.
– Аминь!
Петя припомнил один афоризм, который прочитал у мало известного писателя-прозаяка из Казани: «Сомнениями проверяй жизнь, верой – смерть». А ещё ему вспомнилась строчка Цоя, он взял гитару в руки и запел «Легенду»:
А «жизнь» – только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть…
Эй! А кто будет петь,
Если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать…
Конечно, в дискуссии о смерти и жизни рокеры этой ночью так ни к чему и не пришли, просто продолжили бездуховно жрать мясо и пить самогон.
А совсем близко от них ходила смерть в обличие серых волков…
Опять пили или снова пили, не было рядом филологов, чтобы поправили рокеров. А рокеры поправлялись уже никто не помнил какой день подряд. Всё в деревеньке Тимошкино слилось в один сплошной алкогольный угар. От такого умирают
