Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
что держит в руках, ахнула и разжала кулак. Божок упал и, естественно, откололось то, что торчало…
Дедушка огорченно поднял членовидный осколок и почему-то продекламировал:
Уронили Мишку на пол,
Оторвали Мишке лапу…
Непонятно, что он имел в виду, но окаменевшая абитуриентка, зная, что хозяина квартиры зовут Миша, в ужасе зарыдала, и ее выпроводили, заплатив даже больше, чем договаривались. Дедушка долго пытался пристроить фигурке отломанный мужской символ. Сочувствующий папа даже сбегал в хозтовары за специальным клеем, но все уже не выглядело столь органично. В сердцах дедушка даже хотел выбросить кастрированного божка, но бабушка пожалела и оставила. Так он и пылился с тех пор на тумбочке, лишенный главного достоинства, опозоренный и жалкий.
* * *
После генеральных уборок вся команда хоть и валилась с ног, но долго не расходилась. Пили чай и ели пироги.
Помню, как бабушка горстью бросала муку на большую деревянную доску, чтобы тесто не прилипало, раскатывала его на тонкие пласты, накручивала конец на скалку и поднимала, проверяя на свет, достаточно ли тонкий лист и нет ли на нем дырок. Затем смазывала противень кусочком сливочного масла и укладывала на него первый слой так, чтобы он немного свешивался с краев, а потом сверху добавляла начинку: или заранее обжаренные яблоки с корицей, или мясной фарш, или мелко порубленные вареные яйца с зеленым луком и рисом. Я пускал слюнки, глядя на остатки начинки, и очень расстраивался, когда ее едва хватало. Потом бабушка раскатывала и укладывала сверху еще один тонкий лист, поменьше, чтобы нижний завернуть наверх и защипать в корочку. Вилкой она делала дырочки в верхнем листе и смазывала его желтком, чтобы пирог дышал, а корочка получалась красивая и румяная. Потом это произведение искусства отправлялось в духовку, и по всему подъезду разносились такие запахи, что желудки самопереваривались даже у голубей на крыше. Впрочем, иногда скалке находилось и другое применение.
Как-то раз у нас работала ядреная деревенская девица, которая гостила у кого-то из соседей и с удовольствием подрабатывала на уборке квартир. Оседлав по-мужски стремянку, да так, что было видно незатейливое исподнее, она ловко орудовала тряпкой и напевала грудным контральто про ямщика и лошадей. Работала она медленно, своим примером показывая ямщику, что спешить некуда и ни к чему.
Пришедшему с работы дедушке этот вой быстро надоел, и он, весело поглядывая на крепкие, оголенные дальше некуда ноги, исполнил бодрую частушку:
Из-за леса выезжает конная милиция,
Задирайте, девки, юбки, будет репетиция!
Бабушка в это время перекладывала кухонную утварь, и, на дедушкино несчастье, у нее под руками оказалась скалка. Репетиция чего – мне узнать не удалось, потому что дедушке с такими частушками было велено идти куда подальше, а смущенная деваха стала работать куда быстрее и перед тем, как задрать подол, впредь двадцать раз оглядывалась и краснела.
Получивший скалкой, но довольный и даже помолодевший дедушка отправился во двор, но задержался ниже этажом, где слесарь Федор Мазаев с ведром воды и тряпкой материл пионеров, опять разрисовавших входную дверь пятиконечными символами.
– Звездец какой-то! – ворчал Федя.
Дедушка сочувственно поддакнул и вызвался помочь.
* * *
Федору было уже за тридцать. Работал на заводе слесарем, вечерами играл на баяне и по пятницам приводил дам из рабочего общежития, которых привлекал не только ветреный баянист, но и коммунальная ванная с горячей водой. Соседи недовольно ворчали, но терпели. Федя же в благодарность безотказно чинил сломанную домашнюю утварь и велосипеды, менял замки в дверях – словом, с лихвой компенсировал причиненные неудобства. Прелести холостяцкой жизни хозяйственного Федора не тяготили – до тех пор, пока однажды в столовой, затрудняясь выбором между котлетами с добавлением мяса и серыми сосисками в презервативах, он не наткнулся взглядом на грудь раздатчицы Галины. О таких формах в ее родной Галичине говорили «обнять и в цицьках утопиться».
Федор стоял, не в силах отвести взгляд, пока голодная очередь не зашкворчала, как сало на сковородке. Тогда он неохотно переместился к компотам, но продолжал плотоядно оглядываться. Сел так, чтобы наблюдать за плавными движениями упакованной в тесный халат Гали. Заглотил то, что было в тарелке, даже не заметив, что случайно взял ненавистные капустные котлеты со склизкой малосъедобной подливкой. Протолкнул все компотом и опять встал в очередь.
Галя ловко орудовала черпаком, разливая гороховый суп по щербатым тарелкам. Был час пик, она раскраснелась, из-под колпака выбивались черные как смоль кудри, и вся она была, как с пылу с жару, эдакая аппетитная румяная пампушка, хоть отщипывай, хоть откусывай. У Федора рот наполнился тягучей слюной. От волнения он поставил поднос с капустным салатом мимо рельсы, и тот полетел на пол, напугав стоящего впереди наладчика Кузьмичева. Ну, у того за плечами только дворовые университеты, и от неожиданности он громко вспомнил мать Федора, мать салата, а также мать всей сети общественного питания. У неробкого Федора голова ушла в ключицы. А Галина, невозмутимо плюхнув половник в остатки горохового супа, уставилась на Кузьмичева глазами цвета перезрелой вишни и выдала под хохот длинной очереди:
– І ти тим писком хліб їсти будеш? (И ты этой мордой хлеб есть будешь?)
Федор украинского не знал, и услышанное слово «писка» повергло его в шок. Ханжой он не был, какой-никакой опыт имелся, но как писка сочетается с хлебом, он не понимал. Вообще-то, он уважал и то и другое, но как-то по отдельности. Это как с ромовой бабой: ром – отдельно, бабу – отдельно. Покраснев, Федор ретировался из столовой, но о Галине не переставал думать до утра, и ночью его тревожили жаркие и стыдные сны.
На следующий день Федор с трудом дождался обеденного перерыва. Трепеща, как плотва на крючке, стоял он с липким подносом в нетерпеливой шумной очереди. Буквально за два человека до неаппетитных котлет и аппетитной Гали очередь застопорилась. Сзади роптали и нажимали. В другое время Федор развернулся бы и предложил с таким усердием давить клопов на стене, но сегодня слова застревали во рту, и он только тянул шею в предвкушении встречи с Галей.
Не глядя шлепнул на поднос пару тарелок и уставился на раскрасневшуюся в кухонном пару раздатчицу с распахнутым на мощной груди тесноватым белым халатом.
Галя ловко орудовала половником, разливая суточные щи, одновременно жалуясь кассирше на очередного несостоявшегося ухажера. При этом ни та ни другая никого вокруг не замечали и в выражениях не стеснялись.
Галя была явно расстроена и жаловалась кассирше на
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
