это такой яркий сговор! Сгомон! Сглотан! Слагман!
— Кузя, гоблинскую твою мать, а ну или сюда, мерзавец ушастый! Ты какого хрена тут делаешь? — принялся копошиться руками под сиденьем, и, наконец, ухватил его за тощую ляжку и потащил наружу. — Ты откуда взялся?
— Дык! Ваще-то! Тайник для удобства перевозки кротобазы! Контрбанки! А-а-ай! Бабай, хватит меня хватать! Ты теперь девочка с обло… А-а-а, не девочка, не девочка — мальчик! — вопил гоблин и дергал всеми конечностями, зависнув усилием моих рук посредине кабины. — Мальчик! Лицо рекламной кампании медицинских клиник! Ваще-то ты не почечуй рекламируешь, и не средство от почечуя, так какого ты хрена возмущаешься? А деньги? Знаешь, какие деньги! Ого-го какие деньги!
— Проститут ты, Кузенька, и лесбиян, — заявил я и поставил гоблиненка на пол. — Продал друга и великого вождя эльфийским капиталистам за звонкую монету. За тридцать сребреников, небось?
— Ваще-то я не такой лох, — сказал гоблин, приосанился, подтянул штаны и поковырялся языком в носу. — Я чё, дурак за тридцать сребреников друзей продавать? Друзей подороже надо продавать. За золото там или платину. Сумма была хорошая, Хуеморген одобрил, но тебе говорить не велел. Думал — проканает, пока ты в отъезде будешь. Мы заработаем, а потом они опять тебя на эльдарку с цыцками на плакате заменят, цыцки-то они всегда в цене! Э-э-э-э, у меня и отчетность есть, чего дерешься? Убери от моего носа свои фаланги пальцев, Бабай, мой нос мне ваще-то дорог как память о дедушке!
Музыкант уже даже не ржал, он просто надувался дурной кровью на своем сиденье, не в силах сдержать юмористические спазмы, и держался за морду лица, потому как она замерла в пароксизме смеха.
— Хватит, хватит, я больше не могу! — просил Демьян.
— А чё хватит-то? — уточнил Кузя, прищурился и пошевелил ушами. — Чего хватит? Ты кто вообще такой?
И икнул. И почесал свою жопу. И поковырялся длинным ногтем сначала в ухе, а потом им же — в зубах. Сволочь такая.
* * *
Мы катили по эстакаде и я диву давался, насколько всё-таки этот мир подвержен контрастам. В Сан-Себастьяне меня всегда поражала разница между постапокалиптическим хтоническим бардаком Маяка, стандартно-курортным Новым Городом и техномагическим футуризмом Академгородка. Но я всегда объяснял себе это особенностями жизни в сервитуте, и думал, что тут, за границей всё будет как-то по-другому, более нормально, что ли?
Границы нормы тут были сильно размазаны. И земщина — самая внушительная, огромнейшая часть территории и населения Государства Российского — предстала передо мной во всей красе непуганных девяностых годов прошлого века на постсоветском пространстве старушки-Земли.
По правую сторону от эстакады располагались районы серых панельных многоэтажек, перемежающихся хаотичной застройкой частного сектора, уходящего ввысь в горы. Буйная, сочная южная растительность, уже подернутая местами первыми осторожными следами осени, немного скрашивала неприглядную картину общей неухоженности и недосмотренности. Трещины на штукатурке, некрашенные ржавые остановки общественного транспорта, мусор на обочинах и тротуарах, аляповатые вывески магазинов и редких кафешек… Вкупе с пасмурным небом и наползающим с гор туманом смотрелось всё это очень и очень по стивенкинговски. Мягко говоря — меланхолично. Меланхоличный Юг, подумать только! Такое чувство, что тут тоже имелась своя, внутренняя хтонь.
И тем более удивительно было смотреть на приморские городские пейзажи слева от эстакады. Аквапарки с причудливыми аттракционами, белоснежные высотные гостиницы, дендрарии с пышными зелеными кронами деревьев, аккуратными дорожками и вычурными беседками… Частный сектор тоже имелся: асиенды, виллы, усадьбы — вот как хотелось назвать местные обители богачей! Кажется, даже тучи над этим райским местом расходились специально, одаривая здешних и заезжих хозяев жизни потоками света и тепла!
— Врубаешься? — спросил Демьян, увидев, как я недоуменно верчу головой. — Понимаешь, почему земские ездят отдыхать в сервитуты?
— За равенством? — усмехнулся я. — У нас твари жрут всех одинаково, и аристократов и дегенератов…
— Ну, аристократов в земщину не заманишь… — с сомнением проговорил музыкант. — Тут у нас — плебейское царство. Здесь бал правят простолюдины!
— А простоэльфины, простогномины и простоорчины? — уточнил я.
— Не-е-е-е… — протянул задумчиво бард. — Только простолюдины. Ты, как сервитутский, может и не знаешь, но нелюдь вообще-то в России не так часто вне резрваций и сервитутов встретишь. Разве что снага, редко — гномов… Это ж не Авалон!
— Резерваций? — поднял бровь я.
— Ну, я не знаю как правильно называются нелюдские юридики, — смутился вдруг музыкант. — Давай я лучше сыграю?
— Сыграй, — кивнул я, добавляя скорости.
А сам подумал, что рано я расслабился и решил что освоился тут. Твердь еще преподнесет мне сюрпризы, это к гадалке не ходи.
Глава 8. Гадомыс
По местной легенде расположенный на мысу курортный поселок раньше был пристанищем всяких-разных пресмыкающихся, но какой-то местный великий маг предложил каждой змее, которая хочет остаться в Гадомысе поднять вверх правую руку, и, не дождавшись положительного ответа, прогнал их всех ссаными тряпками… То есть — могучими заклинаниями. И никакого отношения к земному Дагомысу это место не имело. И змей тут действительно не водилось.
Зато водились отдыхающие, которые пытались поймать последние солнечные денечки и насладиться бархатным сезоном. Может быть, море было и не таким теплым как в июле, но зато — цены тоже кусались не так сильно, да и субтропические фрукты могли сказать хором свое веское слово.
А вот Кузя не мог сказать ни слова. Он, свинья эдакая, залез на крышу фудтрака, пользуясь плавным и неторопливым ходом машины нарвал с растущих вдоль дороги плодовых деревьев инжира и нажрался до умопомрачения. Его живот раздуло до неприличных размеров, так что гоблин лежал на крыше, дергал ножкой и стонал.
— Я ваще-то щас сдохну… — слышалось время от времени сквозь гитарные аккорды, извлекаемые Демьяном из своего инструмента.
— Нажрался фиг — теперь страдай! — рявкнул я. — Молча!
— Почему — фиг? — удивился бард.
— Смоквы, фиги — тот же инжир. Архаичные названия! — пояснил я. — Куда едем?
— Пансионат имени Завиши Чарного-Сулимчика, — махнул в сторону моря Демьян Скороходов. — Не перепутаешь, там такое высокое розоватое здание с готическими башенками. Слушай, я впервые вижу урука, который знает слово "архаичный", и вообще такой ну…
— Эрудированный? — усмехнулся я. — Так это потому что в отличие от других орочьих детей бошки своим сверстникам не проламывал и
