Я ошеломлена.
— Но, Энн, почему ты мне не сказала? Почему…
— Я не хотела, чтобы ты скверно думала обо мне. Скажи, что ты так не думаешь, пожалуйста.
— Конечно, нет. Я… ммм… я удивлена. Я…
У Энн на лице такое отчаяние, что я не знаю, что делать. Я боюсь обнять ее, и не уверена, что она этого хочет. Надеюсь, лицо не выдает мои чувства. Я потрясена, что у женщины хорошего происхождения оказался такой опыт, хотя, возможно, это случается гораздо чаще, чем об этом говорят. Я не знаю, что сказать. У меня на языке вертится масса вопросов: что случилось с ребенком (надеюсь, он не умер, хотя многие сказали бы, что так было бы лучше для всех), кто отец?
— Опережая твой вопрос, отвечу: джентльмен умыл руки. Он не женился бы на мне. Обещай, что никогда не будешь спрашивать о нем.
— Но… — Ужасно бессердечный тип. — Хорошо, обещаю.
— Дядя Падджетт оставил деньги, чтобы поддержать ребенка. Он был самым щедрым и благородным из мужчин.
Это наводит меня на мысль, что дядя Падджетт, которого я всегда считала дряхлым инвалидом, вполне мог быть отцом ребенка.
— А ребенок? Что случилось с твоим ребенком?
Энн перестает шагать по комнате.
— Она жива. Она… ох, она… — Энн садится так же резко, как и шагала, и, кажется, сжимается. — Я не знала, как все будет. Акушерка сказала, что девочка дольше года не проживет, как и многие новорожденные. Она сказала, что я должна выбросить Эмму — так ее зовут — из головы. И я пробовала! — Энн охватывает прежнее волнение. — Но я не могу. Я все время думаю о ней. Я не могу видеть маленьких девочек, они напоминают мне о ней. Эмма была слишком мала, чтобы улыбнуться мне, когда я оставила ее кормилице, но, клянусь, она это сделала. Ей теперь почти год, и я так по ней тоскую!
Меня пугает, что Энн так долго держала эту тайну в себе. И к своему стыду, я сержусь, что она не доверяла мне и не сказала раньше.
— Что ты будешь делать? — спрашиваю я. Энн пожимает плечами:
— Буду жить как прежде. У меня нет выбора. Если Бирсфорд узнает… это был бы конец. Я действительно люблю его, несмотря на… дела в спальне. — Понурив голову, она шепчет: — Иногда я думаю, что умру, если снова не увижу мою дочь.
— Ты знаешь, где она?
— Она в Камден-Таун, с няней.
— Это не так далеко. — Для графини Бирсфорд это равносильно другому полушарию, а не двухчасовой поездке. Она не может приказать, чтобы карета графа отвезла ее на свидание с внебрачным ребенком, и, конечно, не отправится туда в своей шикарной коляске.
Но подруга может взять экипаж своего мужа и осторожно увезти ее из Лондона.
Энн, кажется, думает то же самое.
— Ты можешь… если завтра не будет дождя… Нет, я прошу слишком много! Ты не можешь.
— Могу. И сделаю. — С большим чувством вины я вспоминаю, что обещала взять в парк детей Шада, когда улучшится погода. Я также обещала прокатиться верхом с Шадом. Но все это можно отложить. Я не могу видеть Энн такой несчастной. — Шад позволит мне взять карету, я уверена. Я пошлю тебе весточку.
— Спасибо. — Энн бросается мне на шею. — Ты лучшая из подруг. Но обещай мне, что никому не скажешь. Даже своему мужу.
Почему она думает, что я скажу Шаду?
Шад
Есть только одна проблема с вернувшимся в Лондон Бирсфордом: чрезвычайное удовольствие и интерес, который моя жена продемонстрировала при его возвращении. Ее глаза сияют от воссоединения с леди Бирсфорд, и я обязан, стиснув зубы, согласиться с этой причиной. Я не злобный ревнивец, чтобы после двух дней брака обвинять жену в том, что она замышляет адюльтер. В нынешних обстоятельствах, после появления бастардов и миссис Перкинс, у меня мало моральных оснований для этого.
По нашей привычке мы с Бирсфордом встречаемся утром у Джексона, а потом отправляемся завтракать в ближайшую таверну. Мы сегодня первые клиенты, обнаруживаю я, войдя в клуб. Мальчик подметает пол, Джексон болтает с Бирсфордом, который уже раздет и с боксерскими перчатками на руках.
— Лорд Шаддерли. — Длинное изувеченное лицо Джексона расплывается в улыбке. — Рад снова видеть вас здесь, милорд. Вы пропустили настоящий бой между милордом и молодым мистером Хейденом, лорд Бирсфорд. Легковозбудимый юноша этот мистер Хейден, но держит фасон.
— Твой шурин? — поинтересовался Бирсфорд.
— Да, молодой Джордж. Воображает себя аристократом. — Я раздеваюсь до бриджей и чулок и надеваю пару туфель. Я позволил Джорджу Хейдену нанести мне единственный удар, когда он защищал честь сестры. А потом разобрался с ним на ринге. Он был чрезвычайно весел после того, как я его как следует поколотил. Можно подумать, что я оказал ему услугу.
Джексон вручил мне пару перчаток.
— Действуйте с лордом Бирсфордом полегче, нежели с мистером Хейденом, милорд, иначе о моем клубе пойдет дурная слава. Мы боремся здесь как джентльмены, милорд.
Мы с Бирсфордом кружимся, уставившись друг на друга. Наши ноги неслышно двигаются по деревянному полу. Мальчик, наклонившись к метле, наблюдает за нами.
Обычно мы боксируем в дружественной манере, извиняясь, если один из нас по небрежности позволяет себе сильный удар, и время от времени болтаем. Подозреваю, что Джексон считает нашу повадку оскорбительной, но, в то же время, он не одобряет клиентов, пытающихся убить друг друга. В конце концов, это наука, и Джексон живет тем, что учит ей.
— Ты хорошо выглядишь, — комментирую я. — Женитьба…
Я уворачиваюсь от внушительного удара в голову и, отскочив в сторону, атакую Бирсфорда. Я наношу ему удар в ребра, он болезненно морщится, но вскоре оправляется и бросается на меня. Его кулаки мелькают передо мной. Ему легче добраться до меня, и я отступаю назад, уклоняясь от его ударов и выжидая, когда смогу ударить сам.
Это не похоже на Бирсфорда, осторожного и дружелюбного партнера. Что, черт возьми, привело его в такое агрессивное настроение?
— Следите за защитой, милорд, — комментирует Джексон. — Не позволяйте лорду Шаду измотать вас, он хитрый.
Воспользовавшись тем, что Бирсфорд на минуту потерял внимание, я довольно сильно бью его в плечо. Меня подмывало нанести ему удар в голову, проучить его и привести в чувство, но я выбрал другую тактику, показав, что могу сильно его ударить, но предпочитаю этого не делать.
Бирсфорд пошатнулся и, вытянув руки, бросился на меня, словно желал схватить за шею и задушить. Кончается тем, что мы, сцепившись самым диким и недостойным способом, пытаемся повалить друг друга на пол.
— Джентльмены, джентльмены, — укоряет нас Джексон. — Нехорошо, господа. Прекратите, пожалуйста.
Потные, мы расходимся, тяжело дыша не от усилий, а от гнева. Бирсфорд смотрит на меня так, словно хочет убить, и, боюсь, защищаясь, я бы его тоже не пощадил. Он с ума сошел? Что случилось с моим добродушным другом?
