—Я понимаю тебя,— нехотя, после довольно долгой паузы ответил Мануил.
—Понимаешь ли? Или просто соглашаешься из вежливости? Впрочем, это не важно. Сколько тебе нужно времени, чтобы ответить на мой вопрос?
—Какой? О том, почему Патриархат не открывал школы да семинарии на Руси?
—Нет. Это дело прошлое и ныне меня не волнует. Обосрались и обосрались. Примем сие обстоятельство как прискорбный факт. Ныне мне важнее понять — сколько и каких учителей ты сможешь мне предоставить. И как быстро. Я хочу развернуть в каждом крупном городе минимум по три первых класса начальной школы и по одному второму. Плюс в Москве поставить большую семинарию для священников, которую должен заканчивать любой священник ДО рукоположения. А еще я желал бы увидеть возрождение Пандидактериона[1]. И обязать священников, перед обретением сана епископа или там игумена, проходить полное обучение в нем. Но сам Пандидактерион возрождать не по поганому образцу Палеологов, а по древнему, изначальному подобию. Дабы там не только богословие с риторикой изучали, но и науки, годные в миру. Чтобы он готовил архитекторов, механиков, врачей и прочих крайне нужных и важных людей.
—На великое дело замахиваешься,— покачал головой Мануил.— У меня нет такого количества ученых мужей. И взять мне их неоткуда.
—Уверен, что ты сможешь их найти. Потому что если их не найдешь ты, то их сможет мне прислать Папа.
—Ты говоришь скверные слова. Негоже разменивать благодать Божью на ученых мужей.
—Я правитель. А потому перед Всевышним отвечаю за то, чтобы мои подданные жили в благополучии. Поэтому для меня важнее ученые мужи, чем Божья благодать. То может и грех. Но за него я стану отвечать лично перед Всевышним. Спасение души правителя зависит не от того, как он лично молится, кается или благостно ведет себя. Нет. Он не простой человек. Его спасение зависит от того, сможет ли он оправдать доверие Всевышнего, что вручил ему многих людей в подданство. И только от этого.
—И кто же тебе это сказал?— Поморщился Мануил.
—Он,— ответил Иоанн и поднял глаза к потолку.— Когда по малолетству я стоял на пороге его чертогов, тогда и услышал слова его. Ты ведь знаешь, я надеюсь, историю о том, что я вроде как воскрес. То глупости. Смерть меня так и не забрала. Однако я успел побывать там, за чертой, и многое увидеть, услышать и осознать. Оттого и изменился до неузнаваемости. Сложно верить тому, кто знает.
—Это могло быть искушение дьявольское.
—Могло. Но звучит это утверждение здраво. И опровергнуть никак не выходит. А значит с каждого спрашивается по тому, что дано ему. С простого селянина малый спрос. А с короля — огромный. С Патриарха, кстати, тоже. Он там еще больше, чем с короля. Ни с кого так сурово Всевышний не спрашивает, как с клира. И если какой-то грех у простого человека даже и не заметят, то со священника вытрясут все.
—Если бы ты побывал ТАМ, то без всяких сомнений, держался бы православия.
—Побывав ТАМ я без всяких сомнений держусь христианства. Ибо конфликт Патриарха с Папой — есть греховодство первостатейное, что обрекло и тех, кто его развязал на вечные адские муки, и тех, кто его поддерживает.
—Ты говоришь ересь!— Воскликнул Мануил.
—А ты отбрось эмоции-то Отбрось. И подумай. Что ныне случилось с Патриархатом твоим, и какие потрясения сыплются на Святой престол. Это ли не кара небесная? В самой ее яркой и незамутненной форме.
—Ты же сам сказал, что Исидоровы декреталии — подлог.
—Подлог,— кивнул Иоанн.— Но я и не говорил, что безумие охватило только православных. Весь этот раскол — происки Лукавого. Не больше — не меньше. Ибо раскол ослабил христианский мир перед лицом истинной угрозы — магометан. Или магометане не воспользовались моментом? Как по мне, то распри среди христиан помогли магометанам и при первом Халифате, и позже. Даже нынешние османы и то — крепко стоят на плечах вчерашних римлян, которые ради своих мелких, местечковых целей перебежали на сторону неприятеля. Или я не прав?
—Прав,— очень мрачно вздохнув, ответил Патриарх.
—Поэтому преодоление раскола дело архиважно и архинужное. Разумное преодоление, а не этот бред с Ферраро-Флорентийским собором. Но то ладно. Дело иное. А ныне я говорю про обучение священников и вообще образование.
—Сын мой, дело, что ты задумал, доброе и светлое. Но у меня просто нет людей, чтобы помочь тебе. Не потому, что я не хочу. Нет. Если уж на то пошло, то я и сам готов один день на три, отбрасывая седьмой день, отроков учить да священников наставлять. Но людей, чтобы пригласить их сюда да к делу приставить у меня нет в нужном числе. Со мной их прибыло мало, а иных среди греков, болгар да армян верстать Мехмед не даст.— тонко намекнул Мануил на необходимость освобождение Византии.
—А среди сирийцев, иудеев и египтян? Они ведь под рукой султана мамлюков находятся. Оттого Мехмед им запретить ехать ко мне не может.
—Отчего же не может? Очень даже может. Через какие земли они поедут? Мехмеда. И он их без всякого сомнения не пустит к тебе. Так что, я бы и рад помочь, но многого сделать не могу.
—Я не прошу всего сразу. Мне важно, чтобы дело пошло. Там ведь ТАКОЙ чудовищный объем работ, что и не пересказать. Например, нам нужно в каждый приход положить по комплекту книг, состоящий как минимум из Евангелия, Апостола, Малой Псалтири, Часослова, Месяцеслова, Каноника, Семиднева и Апракоса. И их нужно все не только издать огромным тиражом в десять тысяч экземпляров, но и перед этим тщательно выверить в плане переводов. Ибо сам понимаешь, ранее их переводили как придется. И ошибок набралось видимо-невидимо. Например, слово «δούλος[2]» в русских текстах почему-то переведено как «раб», хотя смысл этого термина совсем иной. Ведь настоящий раб по-гречески это «δμώς[3]», а «δούλος» — это некая форма зависимого человека, который может быть и рабом, и слугой, и младшим членом в роду.
—Сын мой, давай не будем трогать такие вещи,— осторожно произнес Мануил.
—А давай будем,— с нажимом произнес Иоанн.— Чтобы должно воевать с магометанами нужно не только оружия держаться, но и слова. Или Иисус наш Христос бегал по Израилю и всех кистенем по бестолковке окучивал? Насколько я знаю — нет. И нам нужно не забывать о том, что ключом к душе является слово, а не топор палача. И чтобы отбить население у имамов нам придется очень постараться. Помнишь, что я не так давно освободил всяких рабов православных на своей земле? Ты думаешь это простая блажь? Нет. Я хочу продумать несколько стратегий для массового крещения обратно. Пока придумал только одну — принятие христианства как способа выйти из зависимого состояния. И ко мне уже крестьяне из Литвы да Ливонии с Чухонью[4]сами пошли, как прознали. Жиденькими ручейками. Ведь на моей земле крепостные, то есть, считай полу-рабы, становятся свободными. Понимаешь?
—Понимаю,— ответил Мануил.— Но и ты пойми — твои правила не распространяются на владения Мехмеда. И если ты говоришь, что принявший православие не может быть рабом, то ему и его верным слугам — плевать. Они как держали их в рабстве, так и будут держать.
