во всех злодеяниях против королевства!
— Гиппарх, успокойтесь, — снова подал голос невзрачный. — С чего вы взяли, что он пытался похитить вашего сына? И уж тем более, кто дал вам право обвинять его в шпионаже? Это епархия дознавателей.
— Предчувствие, — снова выдал он. — У меня предчувствие.
Я едва сдержал рвущий наружу истерический хохот. Да он же чокнутый! Кто вообще додумался поставить на этот пост душевнобольного?!
— Кхм, — даже мой защитник растерялся. — Давайте лучше спросим у вашего сына, гиппарх. Парот, этот юноша пытался тебя похитить?
— Нет, — покачал головой тот, заставив меня слегка расслабиться. — Но я видел, как он что — то писал на берегу. Потом туда вышли сильфианитские разведчики, а он, по — видимому, с помощью магии переправил им один из листков, и они ушли. Вот, у него сумка, там наверняка всякие шпионские штуки.
— Я же говорил! У меня предчувствие! — довольно воскликнул папаша.
— Да какое к чертям предчувствие… — от злости, я даже не заметил, как начал говорить по — русски, чем очень удивил присутствующих.
— Вот! Я же говорил — это сильф! — еще сильнее распалился Эйтон. — Надо же, так глупо выдать себя.
— Гиппарх, это не язык сильфов, — подал голос еще один господин, в одежде которого преобладал красный. — Он несомненно похож, но и только.
— Неважно! Значит, это шпион другой страны! У него и сумка есть! — убийственная логика. Чес слово, она просто сносит голову, заставляет удавиться от смеха… Ой, на почве безумия Эйтона и меня куда — то не туда понесло.
— И вправду, молодой человек, не покажите, что у вас в сумке? — обратился ко мне невзрачный.
— Да пожалуйста, — вытащив из сумки листы, подошел к столу и положил их.
— И сумочку тоже, — встал из — за стола мой защитник.
Молча протянув ему тряпичную сумку, пронаблюдал, как ее общупали, поводили над ней ладонями и внимательнейшим образом осмотрели со всех сторон. Лишь после такого тщательного досмотра, обратили внимание на листы, мирно лежавшие на столе. На них я писал только на мавитанском, так что проблем возникнуть не должно.
— Вы — маг? — осведомился мужчина, так же тщательно осматривая бумаги.
— Нет, — спокойным голосом ответил я.
— Артефакты при себе есть?
— Нет.
— Вы шпион?
— Нет.
— Кто вы?
— Ровный пацан.
— Это понятно, кто вы по происхождению? — не моргнув и глазом, спросил невзрачный, чем удивил уже меня.
— Гражданин Российской федерации.
— Э — э–э, — подвис он. — Я — я–ясно… Где это?
— Далеко.
— Насколько?
— Не знаю.
— Хм… — мужчина, который, кстати, так и не представился задумчиво осмотрел меня. — Удивительно красивая песня. Споете?
— Что?! — взревел до этого молчавший безумный Эйтон. — Мэтр дознаватель, что вы сюсюкаетесь с этим врагом короны! На кол его!
Мои ягодицы непроизвольно сжались, при упоминании кола, но я бодро хотел сказать, что спою, но меня опередил дознаватель:
— Мэтр Эйтон, — холодным голосом припечатал он, — Ваша карьера военного висит на волоске. Вы не с того не с сего приказали казнить гостя мэтра Лариона, лишь потому, что ваш сын, — мужчина буквально выплюнул это слово, — заподозрил в нем шпиона. Без суда и расследования вы хотели казнить невиновного.
— Да с чего вы вообще решили, что он невиновный?! — вскричал Эйтон, свирепо оглядев гостей, отчего некоторые из них побледнели и начали робко ему поддакивать.
— С того, что дознаватели чувствуют ложь, — он тоже холодно оглядел цветастых и те сразу заткнулись. — К тому же в вещах молодого человека нет ничего, что бы доказывало его вину.
— Да как ты… — начал было снова заводится Эйтон, но был снова жестко прерван.
— Достаточно, Эйтон, — после этих слов среди немногочисленных гостей прокатился шепоток. — Ты слишком зарвался, власть ослепила тебя. Именем Великого Короля Мавитании я лишаю тебя звания гиппарха, дворянского титула и всех земель. Также, как дознаватель, объявляю тебя подозреваемым в действиях против короны. Арестовать подозреваемого и доставить в Зал Правосудия.
Тут же в полной тишине, словно из воздуха появились двое в серых плащах и мигом скрутили обалдевшего от происходящего бывшего гиппарха. Тот сразу же пришел в себя и пока его вели до двери, орал, что покарает всех, и что все еще пожалеют, ну, как обычно орут те, у кого на почве вседозволенности крыша протекает.
— Парота же отправить в королевский приют, — продолжил дознаватель. — И содержать там, до объявления опекунов, либо до совершеннолетия.
Снова, словно из воздуха, появилась фигура в плаще и взяв белого как снег ребенка под руку, вывела из зала.
— А теперь, господа, — едва захлопнулась дверь продолжил дознаватель. — Предлагаю закончить обед. А вы, молодой человек, — обратился он ко мне, садясь на место, — не хотите ли исполнить написанную вами песню? Она мне показалась довольно интересной. Не похожа на наши.
Нет, не хочу. Домой хочу.
— Я не уверен, что смогу без звукового сопровождения исполнить данную песню, — пошел на попятную, но был остановлен:
— О, не стесняйтесь, молодой человек. Или вы плохо поете?
— Нет, пою я хорошо, но…
— Вот и прекрасно. Пойте, — последнее слово явственно отдавало стальным приказом, так что деваться было некуда.
— Кхм, — прочищая горло и стараясь убрать из голоса дрожь, кашлянул я. — Песня с моей родины…
Было страшно. Не, не так. Было чертовски страшно. До дрожи в коленях, до спазмов в ъживоте. Только что на моих глазах человека лишили всего, только что меня чуть не казнили, только что, мать его, я увидел, что такое власть. По щелчку пальцев сломали судьбу пацану. Это так, со стороны выглядит ничтожно, но если примерить на себя? Представьте, вы сидите, смотрите телевизор, и вдруг к вам в квартиру врывается отряд спецназа и жестко кладет вас лицом в пол. Потом заходит следователь, говорит, что вы арестованы за распространение наркотиков и вас садят на десяток лет. Бредово, да, но вы просто представьте. Страшно, да? Вот и сейчас со мной произошло нечто подобное. И мне сейчас очень не хочется накосячить. Фиг знает, может меня просто за компанию в казематы
