гневно начал Отец Волк. — По закону джунглей, он не имеет права менять местожительство без надлежащего уведомления. Он распугает всю дичь на десять миль кругом, а мне — мне надо ловить за двух эти дни…»
Свет в комнате, соседей погасили, и вместе с ним исчезает услужливый луч. Приходится положить Маугли» под подушку. С моря тянет сыростью — будет моряна. Я заворачиваюсь в одеяло. Тихая южная ночь. Но мне не спится. Мысли роятся в моей голове:
«По закону джунглей тигр не имеет права менять местожительство. А мне — мне надо ловить за двух эти дни».. «Ройал Дэтч Шелл, — фантазирую я, — ты — Волк, ты облюбовал нефтяные поля Персии, Турции. Мексики, Венесуэлы и нашей страны. Но твой враг, Стандарт-Ойл, Тигр, хочет прийти сюда с тихоокеанского берега, из Калифорнии, с полей Пенсильвании, Оклахомы. Канзаса, со скалистых гор Уайоминта. Ему душно на этих полях. А по закону хищников — тигр не имеет права менять местожительство без надлежащего уведомления»…
Моряна сильнее дует с моря. Сильней тянет сыростью. Я плотней заворачиваюсь в одеяло.
«Поэт Британии! — думаю я, — ты прекрасно постиг закон джунглей, закон хищников. Почему ж ты покинул мир разумной свободы? Зачем ты ушел в джунгли, я хвойникам? Зачем ты отнял от нас ради них свою некогда свободную песнь?»
— И все-таки, — говорят англичане, глядя из окон мягких вагонов, — нам не хватает своей пшеницы. Нам не хватает масла и мяса наших норов, и шерсти наших овец. Наша кровь хочет вина и сахара, фруктов, яиц больше, чем есть на нашем острове.
— Но у нас есть уголь. Он горит в наших домнах, в паровозных, топках, в наших добрых каминах. У нас есть железо. У нас есть города железа и стали — Бирмингем, Лиддс, Шеффильд. У нас есть железно-кружевная колыбель эллинга, в Бельфасте, в которой был спеленат «Титаник».
— И трубы наших фабрик жмутся друг к другу, точно деревья в шотландских лесах. И лен, приходящий в Ульстер, ирландские девушки превращают в шелковистые ткани. Тысячи женщин Херфорда плетут соломенные дамские шляпы и шапочки.
— В округе Поттери, вблизи угольных копей, фабрики изготовляют посуду — фаянсовые супники для янтарных супов, блюда для жирных гусей, фарфоровые чашки для ароматного шоколада и кофе, глиняные горшки для картофеля.
— А в Бирмингэме изготовляют рельсы для железных дорог, перекрытия для мостов. В Бирмингэме изготовляют цепи и корабельные якоря для борозди гелей моря, и золотые обручальные кольца для женихов и невест.
Я плохой переводчик
Ответ Лесли у Волчьих Ворот долго звучит в нашей памяти, — мы знаем: Лесли наш друг. По четвергам он приходит на квартиру к брату Сергея. Мы уже дважды снабжали его литературой. Вроде той, которая была упрятана в куртке. Так текстильщики Ланкашира и Бредфорда и шотландские фермеры, и докеры с верфей Кардиффа и Ливерпуля, и дровосеки Ирландии, и рудокопы Корнуэллса начинают смекать, что им незачем воевать против своих братьев, что им незачем подавлять движение бакинских рабочих, незачем оставаться здесь, в Баку.
Вот у Лесли есть страсть делать подарки. У меня составилось из них большое хозяйство: коробка Голд-Флэйк — пятьдесят папирос, мыльная палочка для бритья, трубка, ремешок с индийской рупией с ушками, похожий на браслет с часами. Отказываться от подарков Лесли нет возможности. Отказываться — значит наносить ему оскорбление. Я убедилея в этом, пытаясь отказаться от рупии.
Тогда я пускаюсь на хитрость: подарок за подарок. Первый снаряд, пущенный мной в Лесли, — поясок из кавказского серебра. Но и он не умеряет пыла Лесли. — в ответ я получаю записную книжку с календарем. В коричневом кожаном переплетшее, с золотым обрезом. Такие книжки продаются в офицерском кантине.
Лесли сидит у меня в комнате. Я держу в руке подаренную мне только что записную книжку. Я ощупываю, расхваливаю ее, благодарю Лесли. И вдруг говорю ему строго:
— Лесли, вы должны прекратить ваши подарки, слышите?
Но Лесли не отвечает. Это его манера не отвечать собеседнику, когда тот ведет наступление. И только смотреть на него, улыбаясь.
— Слышите? — я пристально гляжу на Лесли. Но он продолжает молчать, и, мне кажется, он ждет чего-то с моей стороны. Я перекладываю книжку из руки в руку, заглядываю внутрь. Ах, вот в чем дело — собственноручная надпись! В переводе на русский она означает:
«Желаю вам всего наилучшего, доброго здоровья, долгой жизни и счастливой смерти — Лесли Рид, Уорстерширского полка».
— Лесли, — говорю я, не меняя строгого тона: — что вы хотите сказать словами «счастливой смерти»? Вы, что же, хотите моей смерти?
Лесли в ужасе отшатывается. Он машет руками. Он пускается в объяснения.
— Ну, ладно, Лесли, я пошутил, — успокаиваю я его. — Еще раз спасибо за книжку. Но вот, Лесли, у меня к вам есть дело… Видите ли, через четыре дня — Первое мая. Вы понимаете, Лесли, Первое мая! Нужно организовать что-нибудь у вас. Понимаете? — Лесли кивает головой, — ну, конечно, он понимает меня. — Меня просил поговорить с вами товарищ Сергей. Так вот, до тридцатого вы заняты, правда? Вас не отпустят. Потолкуйте пока с вашими, а первого рано утром приходите ко мне. Сюда и Сергей придет. Ладно? А вот эти книжки, — я указываю под стол, — возьмите себе и раздайте. Как в прошлый раз. Это вам в подарок, — шучу я, — за записную книжку.
Лесли берет из-под стола стопку брошюр.
«The Sovjet Government and we», «Russian Workers and the British Expeditionary Force».[4]Он собирается уходить.
— Осторожно, Лесли, — напоминаю я ему. — Не попадитесь!
Я захлопываю за ним дверь, выхожу на балкон. В узенькой улице я вижу удаляющуюся фигуру солдата. Шаг его быстр, легок, несмотря на грузные ботинки. Бойкий он парень! Он идет спокойно, чуть раскачиваясь, как ни в чем не бывало. Ко всему, он размахивает руками. Значит, он уже на лестнице успел спрятать брошюрки.
Через четыре дня утром:
— А где Лесли? — спрашивает Сергей, входя в комнату. Не постучавшись, не поздоровавшись.
— Их заперли в казармах, — отвечаю я. Им запретили выходить на улицу.
— Идем туда! — командует Сергей.
У английских казарм, задрав головы, стоят люди. Это часть демонстрации. В окнах верхних этажей теснятся солдаты, и дом напоминает тюрьму. Только узники в этот час не горюют. Они перемигиваются с людьми на мостовой, на тротуаре. Они даже бросают подарки — шоколад, сигареты. Солнце толкается в окна. Деревья вдоль тротуара в цвету.
Неизвестно откуда выкатывается вдруг бочка. Пузатая сорокаведерная бочка. Ее устанавливают на мостовой, у тротуара. Толпа выдавливает вихрастого человека
