вымученной, как у циркового клоуна.
Надо было что–то предпринимать — где–то разыскать Татаурова, объясниться с ним, махнуть назад в Петербург… Приняв такое решение, он успокоился и быстро уснул.
Утром он внимательно прочитал в газете отчёт о закончившемся чемпионате и узнал, что борцы сегодня отбывают в Вологду. Значит и Татауров отправился с ними в поисках лёгкого заработка. Сейчас ищи ветра в поле. И вещи оставил… Впрочем, какие вещи? Один саквояж, гружённый галькой, от которого он так давно хотел избавиться…
К столику подошёл татауровский партнёр по бильярду, спросил:
— Ивана опять нет?
— Нет, — коротко ответил ему Верзилин.
Поднявшись к себе, он позвонил коридорному и попросил на завтра заказать билет до Петербурга.
— Хорошо‑с, — сказал старик, но через минуту вернулся, сообщил, что поезд на Петербург идёт только послезавтра.
— Давайте на послезавтра.
Весь день он гулял по городу, думал. И вдруг неожиданно решил, что за этот год он стал слишком впечатлительным, — любой пустяк его выводит из душевного равновесия… И всё из–за людей, которые и гроша ломаного не стоят. Из–за Вогау, из–за Мальты, из–за Ивана… Точка! Теперь всё это позади.
Он зашёл в магазин и купил коробку папирос с велосипедистом на крышке. Закурил, но закашлялся и выбросил окурок. И как ни странно, совсем больше не вспоминал о Татаурове, будто разом вычеркнул его из сердца.
О Татаурове на следующее утро напомнил бильярдист. Встав перед ним в своём распахнутом голубом пиджачке, в обтянувших жирные ноги узких клетчатых брючках, опираясь на кий, он сообщил:
— А я вчера вашего Ивана чуть не разложил. Не рассказывал он вам?
Глядя на его небритую пухлую морду, Верзилин спросил:
— Как — разложил?
— В бильярд, конечно.
— Когда? Вчера? — удивился Верзилин.
— Вчера. Вечером… Сегодня он, небось, и носа не кажет.
Верзилин собрал корочкой соус, не торопясь прожевал и произнёс холодно:
— И кто же у вас всё–таки оказался сильнее?
— Иван. Но и его разложили. Дюперрен, арбитр из цирка. Он всех вчера в Александровском на веранде обошёл.
— А‑а, — сказал Верзилин. — А во сколько там бильярдная открывается?
— В шесть… Так скажите Ивану, чтоб спустился. Для реванша.
Он отошёл к бильярду, наклонившись, крякнув, с такой силой послал костяной шар в металлические щёчки лузы, что тот затрепетал в них изнемождённо и тяжело упал в сетку.
Верзилин вытащил большие часы. Было около двенадцати. Итак, он всё–таки отыщет Татаурова…
В четыре часа он пошёл в сад. Вдоль высокой чугунной решётки пышно расцветала сирень. Какой же нежный запах она источала!
Сад был густой. Песчаная дорожка упиралась в белую круглую ротонду, перед которой был устроен фонтан — вытянувшийся лебедь выбрасывал ввысь тонкую струйку воды, и она, падая, разбивалась о замшелые камни. В чистой воде резервуара виднелись разноцветные лампочки — по вечерам фонтан, видимо, подсвечивали огнями. Внизу, у забора, доцветала черёмуха. В поисках бильярдной Верзилин исколесил весь сад, прошёлся даже по тропинкам, заросшим крапивой и лопухами. От нечего делать зашёл в ресторан. Пахло кофе и жареным луком. Есть не хотелось, тем более не хотелось пить. Однако он заказал порцию бефстроганова.
Разглядывая однообразные этикетки водок на полках буфета, пошутил:
— Бутылку коньяка «Мартель», литерного.
— Не держим‑с, — ответил официант.
— Тогда — «Луи — Редерер».
— Никак нет‑с.
— «Кордон–руж»? «Кристаль?» — со вкусом произносил Верзилин марки вин, о которых знал лишь понаслышке.
— Не держим‑с.
— Бедно живёте. Этак и разориться можете — оттолкнёте посетителей. Что ж человеку делать, который выпить хочет? Неужто и трёхзвёздочного коньяку нет?
— Нет‑с.
— Несите бефстроганов.
— Одну минутку‑с, готовят.
За окном виднелась не вошедшая в свои берега река; отражения белых облаков плыли по её глади. Вдали маячил серенький парус.
Из ресторана выскочил лохматый парень; на ходу одёргивая синюю рубашку в горошек, сверкая голыми пятками, помчался по аллее. Верзилин проводил его глазами, усмехнулся:
— Ишь, стрикулист.
— Чего прикажете?
— Стрикулист, говорю. Бегает здорово. Ему бы в состязаниях участвовать. Знаете — состязания?
— Никак нет‑с.
— У вас на всё один ответ. Скучный вы какой–то. А посетители любят, чтобы с ними поговорили. Верно?
— Так точно‑с.
— То–то.
«А что, если бы одно из вин у них оказалось? — подумал Верзилин. — Пришлось бы ведь расплачиваться… Хороши шуточки».
Но неожиданно лохматая голова стрикулиста появилась над забором, парень тяжело перевалился прямо в крапиву, вскочил, распахнул дверь ресторана, официант бросился к нему — и перед Верзилиным оказалась бутылка коньяку.
— Ха–ха! — рассмеялся официант. — Желание клиента для нас закон. Как в сказке — скатерть–самобраночка.
Он захлопотал, вытаскивая штопором пробку, протирая рюмку, ставя перед Верзилиным сковородку с мясом.
— Чистая работа, — сказал Верзилин. — Одна нога — там, другая — здесь. На чай ему от меня.
— Для клиенту — всё, чего бы душа не пожелала. На том и стоим‑с.
— Молодцы. Ну, будем здоровы.
— Ваше здоровье, ха–ха.
— Эх, хорошо! Только клопами пахнет. Потому что три звёздочки. Литерные коньяки надо пить — ни клопами, ни керосином не пахнут. Литерные. Не пили никогда?
— Не приходилось… Но — думаю — ещё успею испытать. Потому — будем иметь‑с.
— Что? А‑а, ну–ну.
Намазывая кусочек мяса горчицей, Верзилин подумал: «А на черта я пойду в бильярдную, на что он мне сдался? Пойду домой — может, успею к поезду», — но всё–таки спросил:
— А где у вас тут бильярдная?
— Вон прямо за деревьями. Как выйдете, так будет электротеатр (картины в нём волшебные показывают), тут и есть бильярд; на балконе прямо.
«Найти бы такого человека, чтоб во всём со мной согласен был. Настоящего друга. Я бы из него сделал чемпиона… Надо искать. И может, не одного испытать… С Ванькиными бы данными найти — это же прирождённый чемпион. Балда, позарился на сто рублей!» — Официант, получите с меня! — «Нет, лучше уж жить одному, чем с предателем». — Бывайте здоровы.
— Доброго здоровьица. Премного благодарны. Ждём ещё раз!
«Как он сказал? За этими деревьями? Ах, вот как? Так я же тут был. Ишь, какой домище с антресолями да пристроечками. Это, значит, один из местных синематографов? Так называемый электротеатр».
Ещё не успел он разглядеть людей за лёгкими балясниками перил, как услышал шум бильярдных шаров.
Деревянные ступеньки лестницы скрипели под его ногами, когда он поднимался на балкон.
Видимо, потому, что погода была безветренной, табачный дым сплошной пеленой стоял под потолком. И первым, кого он увидел, был Иван Татауров.
Верзилин резко шагнул к нему:
— Так вот ты где от меня скрываешься, предатель! Учителя своего предал, Иуда! За тридцать сребреников. На сто рублей позарился! И ответ держать боишься!
— Но–но! Потише! — сказал, храбрясь, Дюперрен. — Знаем мы
