ему такие слова женщины.
Мать говорила. Совершенно точно говорила, обнимая при этом: «Я так люблю тебя, сынок». Гульнара говорила, крепко обнимая за шею: «Я люблю тебя, папочка». А Танзиля? Марат почему-то не мог вспомнить.
Наверное, говорила. Да наверняка! Не может быть, чтобы не говорила. Она же его жена и должна… Что должна? А он сам? Сам он говорил Зиле, что любит ее? Он несколько минут силился вспомнить, а потом осознал – что нет, не говорил. Даже мысли такой не возникало. Да и у нее, наверное, тоже.
В традициях их народа до сих пор сохранился колыбельный брак. И брак Марата с Танзилей был именно такой. Наверное, это могло бы показаться странным в современном мире. Но не для Марата. Он был в этих традициях воспитан, и они прочно вошли в него, несмотря на все, что происходило в мире вокруг. Возможно, если бы Танзиля была некрасивой, злой, кривоногой – Марат бы осмелился возразить против воли отца. Но Танзиля была симпатичной, скромной, послушной, вкусно готовила и содержала дом в чистоте и порядке. А еще она родила ему двух чудесных детей, а сам Марат, став мужем, а потом и отцом, приобрел право на самостоятельную жизнь и собственные решения. И за это был Зиле очень благодарен.
У него есть хорошая жена, уютный дом, двое прекрасных детей, хорошо оплачиваемая работа и отличные перспективы. Кому нужна эта любовь?
Но Марату упорно вспоминались широко раскрытые глаза, взгляд прямой – глаза в глаза, и красивые девичьи губы выговаривают: «Я тебя люблю».
И сколько он ни повторяет про себя: «Блажь. Каприз. Она не понимает, что говорит», в груди становится все горячее и горячее.
Я не ребенок, я женщина, и знаю, что хочу. И что чувствую. Я люблю тебя, Марат. Именно тебя и именно люблю.
Оказывается, дожив до тридцати лет, Марат Ватаев не знал, что это такое – когда тебя, именно тебя – любят. Как от этого становится необъяснимо тепло. Легко. Сладко. Как-то совсем-совсем иначе. Так, как тебе никогда не было.
Какое-то совершенно новое, не поддающееся ни описанию, ни объяснению чувство. Но такое… такое… такое…
Рядом сонно заворочалась Танзиля, повернулась, коснулась его плеча рукой.
Какое, на хрен, чувство?! Опомнись, Марат!
Он повернулся спиной к жене, взбил под головой подушку. Спать. Надо уснуть.
Он и в самом деле смог уснуть, и довольно быстро. И перед тем, как заснуть, Марат снова услышал, как в его голове зазвучал голос, который шептал ему: «Марат, я тебя люблю».
***
Телефон отразил входящий звонок от Бориса Балашова, и Марат замер. Номер Балашова-самого-старшего оказался в его телефон отнюдь не по инициативе Антона Балашова, а по собственной инициативе Марата. На всякий случай. Но ни разу Марату не звонили с этого номера. И уж, конечно, не звонил он сам.
И вот теперь тот самый «всякий случай» настал. Марат протянул руку и взял телефон.
– Добрый день, Борис Петрович.
– Здравствуйте, Марат Хасанович, – без промедления отозвался Балашов-старший. – Я бы хотел с вами поговорить. Тет-а-тет. Можете сейчас подъехать?
Марат бросил взгляд на часы, потом нахмурился. Планы были, но ничего совсем срочного. Опять же, его вызывает к себе собственник агрохолдинга, на который Марат работает. А значит – не имеет права отказать.
– Я постараюсь быть в течение часа. Но не ручаюсь, сами понимаете – пробки.
– Понимаю. Жду вас.
Марат отложил телефон и позволил себе на несколько секунд задуматься. Что означает этот звонок? О чем хочет поговорить с ним Борис Петрович? Интересно, Самсонов уже общался с ним относительно планов Антона Балашова?
Марат набрал номер Юрия, но его телефон был недоступен. Означать это могло только одно – Самсонов в суде, в зале заседаний. А значит, не ответит никак, только когда освободится. Ладно, надо ехать. Может, Самсонов по дороге перезвонит и внесет какую-то ясность. И Марат, встав, решительно сдернул со спинки стула пиджак.
***
– Проходите, пожалуйста, – Марата встречала домработница. Он кивнул.
Борис Петрович Балашов принимал его в своем кабинете, который располагался тоже на первом этаже, как и кабинет сына. Скорее всего, все апартаменты Бориса Балашова располагались на первом этаже – судя по тому, как тяжело он передвигается, лестницы уже не для его ног испытание. А лифта в особняке Балашовых нет было, это Марат точно знал.
Борис Балашов встретил Марата стоя, и рукопожатие его по-прежнему крепкое, но Марат не мог не поразиться тому, как сильно сдал Борис Петрович. Марат видел его последний раз на свадьбе Антона, и за эти две недели Борис Балашов, кажется, еще больше сдал и постарел. Посерел как-то. Хотя, кажется, в его годы люди уже консервируются в каком-то состоянии и практически не меняются.
– Прошу сюда, – Балашов не стал садиться за огромный стол, который, конечно, в помещении присутствовал – какой кабинет без стола. А Борис Петрович медленно и тяжело опустился в огромное мягкое кожаное кресло. Марат последовал примеру хозяина кабинета и устроился в соседнем кресле
– Можете меня поздравить, Марат Хасанович, – Балашов сцепил на колене худые узловатые руки.
– Охотно поздравляю. А с чем? – аккуратно отозвался Марта.
– Сегодня я от своего лечащего врача наконец-то добился точных цифр.
– Каких? – не понял Марат.
– Две недели. Медицина отпускает мне две недели. Не более.
Марат похолодел. Он сразу понял, о чем говорит Балашов-старший. Наверное, он подсознательно был к чему-то такому готов. Вот и ухудшение внешнего вида заметил. Но внутри стало почему-то горько-горько. Марат до сих пор где-то внутри, глубоко, проживал ранний и скоропостижный уход из жизни отца. А Борис Петрович вызывал у Марата искреннюю симпатию, и…
– Мне очень жаль… – тихо и хрипло отозвался он.
– Оставьте, – как-то не по статусу небрежно, словно не они тут говорят о смерти, махнул рукой Балашов. – Мое время пришло давно. Просто так вышло, что у меня есть деньги. А за них можно купить себе немножко времени. Но… – он развел руками. – Но не бессмертие.
Марат молчал. Он просто не знал, что сейчас можно сказать. Но сказать что-то было надо, а Балашов молчал, глядя куда-то перед собой, в жерло пустого камина.
– Что я могу для вас сделать? – наконец произнес Марат. Балашов повернул голову и посмотрел на него взглядом выцветших, но все равно очень проницательных глаз.
– Я знал, что вы поймете меня правильно, Марат Хасанович. Я
