голос мастер-сержанта Готье. — Раз в трюм не пускаете, дайте хоть на палубу выйти. Я там снег лопатой покидаю.
— Нельзя, сказали же. — Недовольно рыкнул охранник. — И хватит голосом сержанта разговаривать! Я его ещё больше бояться начинаю.
— Так хотя бы интернет включи! — Повторил я всё тем же голосом.
— Томас, мать твою! — Охранник ударил кулаком в дверь. — У меня из-за твоих фокусов скоро язва появиться. Харе сержанта пародировать!
— Что здесь происходит? — Послышалось из-за двери.
— С-сержант… — Сдавленный голос охранника.
— Боец, почему одет не по форме? Бронежилет где? Почему кобура расстёгнута? — Из-за двери послышался шорох передвигаемой мебели. — Да ты… ты ещё и патрон из ствола вытащил. У нас тут диверсанты бегают, а ты к бою не готов…
— Мастер-сержант!
— Молчать! — Рявкнул Готье так, что даже мне пришлось отойти от двери. — Два наряда вне очереди! На камбуз. Будешь чистить картошку в полной боевой выкладке. Если я тебя там безоружным застану, пойдёшь снег с верхних палубах счищать!
— Есть два наряда. — Понуро протянул охранник и послышались удаляющиеся шаги.
Десяток секунд спустя, дверь в мою каюту открылась. Впервые за пять дней, между прочим! Ни интернета, ни книг, никакого живого общения. Даже с заключёнными в камерах одиночках обращаются лучше. Ну… так Бездонный Фил рассказывал, когда напивался. Он вообще много чего говорил.
— Томас. — Готье кивком поприветствовал меня.
— Мастер-сержант. — Ответил я ему в той же манере.
Конкретно этот вояка запомнился мне отнюдь не своей выдающейся внешностью, а скорее интересными чертами поведения. Он никогда не здоровается за руку, никогда не хвалит бойцов, не использует лишних слов. Его каюта слева от моей, так что я слышал звон металла, когда он в туалет ходит. Нет, он не гадит пулями. Я про то, что даже садясь на унитаз, он ставит рядом штурмовую винтовку или кладёт на полку пистолет. И это на корабле, где охраны пруд пруди! Я уж молчу про тот катер на воздушной подушке, что я видел из иллюминатораа моей каюты. Короче, Готье параноик, каких поискать.
— Хреново выглядишь. — Вояка хищно усмехнулся, осматривая меня с ног до головы.
— Уж получше вашего. — Не остался я в долгу. — Как плечо?
Готье в ответ размял руку, показывая что та уже в порядке.
— Зажило. Вашими молитвами, детвора.
Я нахмурился. Как это вообще возможно? Нереально оправиться от пулевого ранения за пять дней. Хотя мы на корабле Конкорда. Тут наверное и не такое возможно. Плюс Лютер, способный питать энергией чужие тела.
— Лютер помог?
— Он самый! — Мастер-сержант кивком указал в коридор. — Пошли. Док Крам прислал сообщение. Его вертолётом с материка везут. Он сказал твой информационный карантин закончился. Пошли в трюм.
Пять минут спустя я уже прогуливался по трюму ледокола, наслаждаясь светом софитов. Арктика, черт возьми! Тут нормального солнечного света нигде не хватает.
Пять дней в каюте и впрямь оказались тем ещё информационным детоксом. Моя голова будто разгрузилась от всего лишнего. Там, в будущем, я подсмотрел у самого себя печать стабильности просто умопомрачительной сложности! Сотни тысяч линий. И вся эта красота каким-то образом перенеслась вместе со мной в настоящее. Пусть и не в виде готовых линий, а только контуров. Все пять дней, я от скуки только и делал, что медитировал вырисовывая и разбирая получившийся узор. Местами даже пометки с текстом сохранились.
… Тридцать семь тысяч двести первая линия, сопротивление космической радиации…
Хрен его знает, как я-и-будущего вообще смог её испытать, ощутить и настроить организм на сопротивление.
… Тридцать семь тысяч двести вторая линия, преобразование космической радиации в биоэнергию…
Я-будущий, какие только уловки не использовал, дабы выжить в непростых ситуациях. Может мы на МКС работали? После разбора этих записей, я начал понимать ход мыслей старшей версии себя.
Преобразование энергий, это сфера Лютера. Видимо в будущем случилось что-то плохое и мне пришлось его заменить на Мимире.
То же касается Чин-чин. Её дар мне не скопировать — он уникален, но благодаря записям я смог разобраться в том, как работает телепатия. Всё дело в ноосфере. Это как бы открытая локальная информационная сеть. Чем больше в ней людей, тем сложнее Чин-чин слышать чужие мысли. Судя по тому, что Крам для проекта Мимир выбрал ледокол в Северно-Ледовитом океане, ему этот нюанс тоже известен.
С Кадди, кстати, похожая ситуация. Сила её дара пропорциональна, количеству людей в мире с таким же даром. Все они резонируют в ноосфере, выступая в роли параллельной вычислительной сети. Большая часть узлов пассивна, единицы активны. Кадди как “активный” паук, прислушивается к вибрациям этой сети. Так что ей “тишина в ноосфере” также идёт на пользу.
Я разобрался и в том, как Апрель влияет на нашу память. Судя по тому, что я-будущий учился защищать рассудок, что-то с Анной мы не поделили.
За пять дней я успел проработать примерно семьдесят процентов от того, что взял в будущем. Если обобщить полученные знания и сложить их в единую картину, то я бы назвал это оптимизацией. Снижение сопротивления, сопутствующих энергопотерь, улучшение чёткости видений, координационные маяки для Германа. Если Кадди это мозг Мимира, Чин-Чин кровь, а Лютер скелет, то я, видимо, что-то вроде хребта — то, что не дает Мимиру развалиться при перегрузках.
Так, блуждая по трюму, я наконец нашел ребят. Они шумной компанией сидели в столовой. Когда я подошёл к их столику и сел с краю они далеко не сразу меня заметили. Лютер сидел передо мной. Судя по отпускаемым шуточкам, он пытался развлечь хмурых девушек.
— О, Томас пришёл! — Лютер заметил меня и неуклюже дёрнул локтём. Стоящая на столе кружка с кофе, полетела вниз.
За секунду до этого, я дёрнулся и поймал кружку в полёте, почти не расплескав горячий кофе. Руку обдало теплом, пошёл пар!
— Гадство! — Анна вскочила с места. — Быстро найдите салфетку и холодный компресс. Ему руку обожгло.
— Спокойно, — Я поставил кружку на стол и стряхнул с руки остатки кофе. — Меня не обожгло.
— Но как? Я же видела, что кофе горячий. — Анна нахмурилась.
Ещё раз тряхнув рукой, я вытер ладонь салфеткой, переданной Германом.
— Я выработал сопротивление к жару. Да и много к чему ещё. Скучно было пять дней в окно пялится.
