тому, кто хромал. Его подняли на ноги, а он вытянул вперед обе половинки пальто и смотрел на них. Потом сказал:
— Дайте жевательной резинки.
Кто-то протянул ему пакетик. Другой предложил сигарету.
— Спасибо, — сказал хромой. — Я денег в дым не пускаю. У меня их еще не так много. — Он сунул жвачку в рот. — Хотели меня надуть. Если вы думаете, что за шестьдесят долларов я буду рисковать жизнью, вы глубоко ошибаетесь.
— Дайте ему остальное, — предложил кто-то из толпы. — Вот моя доля.
Хромой даже не оглянулся.
— Доберите до ста, и я прыгну на машину, как обещано в афишке.
Где-то за его спиной закричала женщина. Она плакала и смеялась одновременно.
— Не пускайте… — говорила она, плача и смеясь одновременно. — Не пускайте его… — повторяла она, пока ее не увели. А хромой так и не пошевелился. Он отер обшлагом лицо и рассматривал окровавленный рукав, когда к нему подошел капитан Уоррен.
— Сколько ему не хватает? — спросил капитан Уоррен. Ему сказали. Он вынул деньги и отдал хромому.
— Хотите, чтобы я прыгнул на машину? — спросил он.
— Нет, — ответил Уоррен. — Забирайте отсюда этот гроб и как можно скорее.
— Что ж, воля ваша, — сказал хромой. — У меня есть свидетели, что я хотел прыгать. — Он пошел, мы расступились и смотрели, как он ковыляет в своем разодранном надвое, болтающемся пальто. Аэроплан стоял на взлетной дорожке, мотор работал. Третий уже сидел в кабине спереди. Мы смотрели, как хромой с мучительным трудом карабкается к нему. Теперь они сидели рядом, глядя прямо перед собой.
Летчик медленно поднялся с земли. Уоррен стоял возле него.
— Глушите мотор, — сказал Уоррен. — Вы поедете ко мне домой.
— Нам, пожалуй, пора двигаться, — сказал летчик. На Уоррена он не глядел. Потом протянул ему руку. — Ну… — сказал он.
Уоррен руки не взял.
— Едем ко мне, — сказал он.
— А что будет с этим сукиным сыном?
— Кому какое дело?
— Я когда-нибудь приведу его в божеский вид. Выбью дурь из этого черта.
— Джок… — сказал Уоррен.
— Нет, — ответил тот.
— Пальто у вас есть?
— Конечно, есть.
— Врете. — Уоррен начал стягивать с себя пальто.
— Нет, — сказал тот. — Не нужно. — Он пошел к аэроплану. — Пока! — кинул ему через плечо.
Мы увидели, как он влез в кабину; аэроплан ожил, стал одушевленным. Он пронесся мимо нас уже над землей. Летчик коротко махнул рукой. Две головы на переднем сиденье даже не шевельнулись. Потом аэроплан исчез, исчез и его шум.
Уоррен обернулся к нам:
— Как быть с машиной, которую они взяли напрокат? — спросил он.
— Он дал мне четвертак, чтобы я отвел ее в город, — сказал один мальчишка.
— Править умеешь?
— Да, сэр. Я же ее сюда привел. Показал ему, где дают напрокат.
— Тому, который прыгал?
— Да, сэр. — Мальчик отвел глаза. — Только я немножко боюсь вести ее назад. Вы не могли бы со мной подъехать?
— Чего боишься? — спросил Уоррен.
— А он ведь за нее не заплатил, как требовал мистер Харрис. Он сказал мистеру Харрису, что она может и не понадобиться, но, если понадобится для представления, он заплатит двадцать долларов вместо десяти, которые просил мистер Харрис. А потом велел отвести ее назад и сказать, что машина так и не понадобилась. Не знаю, будет ли мистер Харрис доволен. Он может разозлиться.
ЖИЛА ОДНАЖДЫ КОРОЛЕВА
I
Элнора вышла из своей хижины и направилась к заднему двору. В долгие послеобеденные часы огромный квадратный дом вместе с дворовыми постройками погружался в мирную дрему — и так было уже почти сто лет, с тех самых пор, когда Джон Сарторис приехал из Каролины и его построил. Он и умер в этом доме, и сын его Баярд умер в нем, и Джона, сына Баярда, и Баярда, сына Джона, тоже вынесли отсюда, хотя последний Баярд умер не здесь.
И вот теперь эту тишину населяли одни женщины. Проходя по заднему двору к двери на кухню, Элнора вспомнила, как десять лет назад в этот же самый час старый Баярд — он был ее сводным братом (впрочем, возможно, хотя и маловероятно, что никто из них, в том числе и отец Баярда, об этом не знал), — бывало с шумом топтался на заднем крыльце, крича неграм, чтобы они привели ему с конюшни верховую кобылу. Но он умер, и внук его Баярд тоже умер двадцати шести лет от роду, да и мужчин-негров уже нет: Саймон, муж элнориной матери, тоже лежит на кладбище, муж самой Элноры, Кэспи, сидит в тюрьме за воровство, а ее сын Джоби, одетый по последней моде, разгуливает по Бийл-стрит в Мемфисе. В доме остались только сестра первого Джона Сарториса Вирджиния — ей девяносто лет, и она живет в кресле на колесах у окна, выходящего в цветник, и Нарцисса, вдова молодого Баярда, со своим сыном. Вирджиния Дю Пре, последняя из Каролинских Сарторисов, приехала в Миссисипи в 1869 году; она привезла с собою только то, что было на ней, да еще корзину, в которой лежало несколько цветных стеклышек из окна Каролинского дома, несколько черенков и две бутылки портвейна. При ней умер ее брат, потом ее племянник, потом внучатый племянник, потом два правнучатых племянника, и теперь она жила в доме, где не было мужчин, и с нею жила жена последнего из них со своим сыном Бенбоу, которого старуха упорно называла Джонни по имени его дяди, погибшего во Франции[10]. Негров осталось только трое: Элнора — она стряпала; ее сын Айсом — он ходил за садом, и ее дочь Сэди — та спала на раскладушке возле Вирджинии Дю Пре[11] и ходила за ней, как за малым ребенком.
Но это бы все ничего. «Уж о ней-то я позабочусь», — подумала Элнора, проходя через задний двор.
— И помощи мне никакой не надо, — сказала она вслух самой себе — рослая женщина цвета кофе, с маленькой, красивой, гордой головой. — Ведь это работа для Сарторисов. Полковник знал, что делает, когда перед смертью наказывал мне о ней заботиться. Он это мне наказал, а не каким-то чужакам из города.
Теперь Элнора шла в дом на час раньше, чем обычно. А все потому, что в середине дня, работая у себя в хижине, она вдруг увидела, что Нарцисса[12], жена молодого Баярда, и ее десятилетний сын идут через пастбище. Элнора подошла к двери и стала смотреть, как они — мальчик и высокая молодая женщина в белом платье — идут по жаре через пастбище к ручью. Она не пыталась угадать, куда они идут и зачем,
