От возмущения у меня чуть челюсть на пол не упала. А Джим тихо посмеивался.
— Что?! Да они там совсем что ли? А ты чего ржешь? Что смешного?! — я задыхалась от возмущения.
— Ты такая смешная, когда злишься, — хохотнул он, чем разозлил меня ещё сильнее.
— Это не справедливо! Я не виновата. Это не честно!
— Тем не менее, ты со мной в одной упряжке, Джесмин. Психуй, горюй, это мало чем поможет. Тут нужен холодный ум, — он приложил палец к виску, многозначительно на меня посмотрев.
— А ты прям мозг компании, — съязвила я. — Ты это всё спланировал, да?
Он не ответил, а только крепче сжал руль и уставился на дорогу. Улыбка сползла с его лица, а губы образовали одну плотную линию. Он будто боролся с собой, думая, ответить мне или нет.
— Джим, скажи мне, раз мы с тобой в одной упряжке. Ты собирался кинуть своих подельников?
— Ты не поймёшь, — ответил он.
— Я постараюсь.
— Лучше не лезь в это, тебя и так этим дерьмом заляпало. Долго ещё будешь отмываться от этой истории, — грубо рыкнул он.
Надо же, как переменился. Он что-то скрывает. Не всё тут так просто, как кажется на первый взгляд. Нутром чую.
— Зачем тебе столько денег? — упрямо спросила его, невзирая на его предупреждение.
Он фыркнул, усмехнувшись неприятной улыбкой.
— Даже поделив эту сумму на всех, хватило бы с лихвой, чтобы тихо осесть где-нибудь и жить в своё удовольствие, — настаивала я.
— Джес, — он бросил на меня предупредительный взгляд, сжимая руль.
— А как они нашли нас? Это ты не предусмотрел, — продолжала я.
Не могла остановиться, потому что обида захлестнула. Он даже не в розыске! А я! Угораздило же вляпаться. Он теперь при деньгах, чистенькой, довольный. А на мне вся грязь. Пятно на всю семью.
— Бил поставил жучок в машину. Так нас и отследили. Я не знал, — уже спокойнее ответил он, пока я закипала и старалась держать себя в руках.
— А сейчас мы едем на той же машине и…
— Нет. Я всё проверил, — оборвал он мои подозрения.
— У меня есть к тебе просьба, — сменив свой тон обратилась к нему.
— Какая? — с интересом отреагировал он.
— Я хочу позвонить родителям. Это очень важно, — ещё тише сказала я.
Он молчал. Моё ожидание начало потрескивать раскаленной обидой в воздухе.
— Мой отец сердечник. Я боюсь, что из-за волнения он может… может оказаться в больнице, в лучшем случае. Я не знаю, как он сейчас. Они должны знать, что я жива и не грабила банк.
Джим как-то странно на меня посмотрел и вернулся к дороге.
— Пусть хотя бы знают, что я жива. Сможешь мне это устроить? — с надеждой вопрошала я. — Пожалуйста, Джим. Я же вижу, что ты не такой плохой, каким хочешь казаться.
Он хмыкнул в ответ и покачал головой. Но ничего не ответил. Ощутив непреодолимую обиду от которой подкатил ком к горлу, я насупившись отвернулась всем телом к окну. Это же надо быть таким деревянным, чтобы не понять меня.
— У тебя самого-то есть родители, Джим? Почему ты молчишь? — сквозь забившийся от приближающихся слёз нос пробубнила я.
— Это тебя не касается, — сквозь зубы сказал он.
Развернувшись к нему, заметила, как его челюсти стиснулись. Вена на лбу выделилась и забилась в такт с моим сердцем. Наверное, я зря полезла в этот разговор.
Если бы у меня была кнопка, которую можно было нажать в момент, когда нужно заткнуться, то я бы не надела всяких глупостей в своей жизни. Но, за неимением таковой, приходится расплачиваться за свои слова. Язык без костей, так говорила моя мама. А папа всегда всё сводил в шутку и спокойно реагировал на мои словесные выпады в детстве. Мама же была очень строгой. Она воспитывалась в семье военных и старалась пресекать мои попытки самовыражения, которые ей не нравились. Но, и это особо не помогло. Я просто научилась маскироваться, приспосабливаться и не лезть на рожон в разговорах с ней.
Это нужно использовать и сейчас. Не злить громилу лишний раз. Он на пределе, а моя внутренняя змея, высовывая язык вредно шипит. Мол, чего ты Джес, струсила? Подначивает меня. Берёт на слабо. Прикусив нижнюю губу, сохраняю тишину, которая поможет нам двоим.
Мы едем в тишине, и становится не по себе. Бывает приятная тишина, адекватная. Ты чувствуешь спокойствие и комфорт. А в этой тишине есть что-то давящее. От неё по телу проходят волны жара и холода. В висках начинает стучать от напряжения, что, кажется, вот-вот и произойдет взрыв. Воздух наэлектризован нашими мыслями, которые не смогли обрести форму слова. Не получили свободу. Теперь они грызут нас изнутри. Дёргают за ниточки, чтобы вызвать реакцию. А я знаю, что это плохой звоночек. Нужно переждать, игнорировать эти позывы выплюнуть всё, что на уме в словесный понос.
Тянусь к кнопке радио, которое Джим выключил. Смотрю на его реакцию, ведь он косится на мою руку так, будто готов цапнуть.
— Можно? — тихо спрашиваю и получаю в ответ лёгкий кивок головой.
Ищу любимую радиостанцию и, откинувшись на сиденье, наслаждаюсь музыкой. Хоть что-то хорошее должно быть. Музыка мой друг. Она помогает пережить плохие и прожить ярко хорошие моменты. Мир вокруг обретает особый оттенок в восприятии, будто смотришь на всё через фильтр.
Небо над нами затягивают грозовые облака. Они так низко нависают, что, кажется, вот-вот и заденут верхушки деревьев. Впереди сверкнула молния, оставив после себя зайчики в глазах от неожиданной вспышки. Такая погода будоражит моё творческое сознание. Я люблю рисовать в дождливую погоду под музыку. Сжимаю локти руками, поглаживая и постукивая их пальцами в такт мелодиям из колонок.
Слышу одну из любимых композиций, под которую не возможно молчать. Моё сердце поёт, а душа улетает. По радио Билли Айлиш и Кхалид исполняют песню Lovely. Мои губы шевелятся сами, я закрываю глаза, иногда приоткрывая их, чтобы сквозь шторку ресниц посмотреть на стекающие струйки дождя по стёклам.
«Я думала, что нашла выход отсюда… думала, что нашла выход, да… но ты, всё никак не исчезнешь. Так что, пожалуй, теперь я должна остаться. Ох, я надеюсь, однажды я выберусь отсюда…»
Слёзы невольно вторят им. Это как очищение, мне становится легче отпускать скопившуюся боль. Слово в слово, эта песня отражает моё состояние. Я не вру себе и даже на время забываю, что здесь не одна.
«Мне нужно место чтобы спрятаться, но здесь таких не найти… хочу почувствовать себя живой. Снаружи не могу побороть свой страх. Разве это не замечательно, быть совсем одной?».
Шепчу эти слова как молитву. Губы дрожат. Приоткрыв глаза, вижу, что мы не движемся. Просто стоим посреди дороги. Джим сидит молча и смотрит на меня. В его взгляде столько боли, что я встретившись с ним громко всхлипнула.
