всевозможных комбинациях квадраты, кубы, треугольники, спирали, ромбы и просто размытые пятна.
— Инженер? — спросил Уайтхорс, встряхивая самопишущую ручку.
— Он не оставил визитной карточки.
— Не он, а вы, — уточнил Уайтхорс.
— Я? — Дры от возмущения чуть не проглотил трубку. — Как вы можете меня об этом спрашивать? Я Дры Гордонсджин! Меня знает весь Лондон, все Британские острова, вся Европа. Я художник!
— Художник, — записал в блокнот Уайтхорс. — Ясно. А чем зарабатываете на жизнь?
— Как так чем! — рассердился Дры. — Картинами.
— Картинами? Не ясно… — проворчал Уиски. — Однако расскажите, как все происходило.
— Обычно я просыпаюсь в девять часов утра, — начал свой рассказ Гордонсджин. — Вот, видите, будильник поставлен на девять. Но сегодня, еще до того, как будильник зазвонил, я проснулся от какого-то странного шума. Сперва я подумал, что это дождь бьет о стекла, но, взглянув в окно, убедился, что утро солнечное, на небе ни облачка. Прислушавшись, я определил, что шум исходит из столовой. Это в ней мы с вами сейчас находимся. Дверь из спальни сюда была открыта, и через дверной проем я увидел фигуру неизвестного мне мужчины. На фоне солнечного пятна он просматривался отлично. Мрачный субъект! Что ему нужно? Он шарил по комнате, открывал ящики шкафов. Перебирал мои картины. Я впервые видел вора не на экране кино. Это было захватывающе! Я выпустил из рук трубку, схватил фломастер и лист ватмана и стал рисовать. Я творил самозабвенно. Абстракции так и вырывались из меня наружу. Рисунок был уже совсем готов, когда вдруг бандит повернулся ко мне спиной. Я не выдержал и крикнул: «Обернитесь! Еще несколько штрихов!» Он обернулся. Увидел меня, кинулся к окну и выпрыгнул на улицу, оставив на полу эти осколки разбитого лбом стекла…
— Т-а-ак! — мрачно произнес Уайтхорс. — Зря вы его спугнули. Он успел что-нибудь унести?
— Не знаю. Здесь столько бесценных картин…
— Стало быть, вы его нарисовали, — задумчиво произнес инспектор. — Это отлично! Дайте мне рисунок. Мы размножим его и разошлем во все отделения полиции. Бандит будет найден.
Дры протянул инспектору кусок ватмана с рисунком. Глаза у Уиски сделались круглыми, как после трех стаканов джина без тоника.
— Это он? — воскликнул Уайтхорс. — О, май мазер![1] Такого бандита я еще никогда не видел.
— Я художник, — гордо сказал Гордонсджин. — Я рисую мир таким, каким я его вижу!
— Вам видней, — согласился Уайтхорс и, сунув портрет бандита в портфель, отправился в свой оффис…
…Через несколько дней по размноженному рисунку известного художника-абстракциониста агентами Скотланд-Ярда в Лондоне были задержаны две электронно-счетные машины, три паровые баржи и один двухэтажный автобус.
Здесь уместно напомнить, что в рисунке недоставало двух-трех завершающих штрихов. Лишь по этой причине агенты не задержали товарный поезд.
Заграничная вещь
Пожалуй, это свойственно не только мне. Скорее всего и другие путешественники имеют такое обыкновение. Но у меня это настоящее хобби. В какой стране я ни побываю, я стараюсь приобрести себе такой сувенир, который повседневно напоминал бы мне о путешествии. Чаще всего это какой-нибудь предмет туалета — галстук, или трусики, или в крайнем случае транзисторный радиоприемник. Конечно, гарнитур мебели, или, допустим, рояль местного производства тоже могли бы служить неплохим сувениром, но при нынешних ограничениях веса багажа на воздушных путях сообщения трусики более реальны.
Я целый месяц провел в Болгарии и, как всегда, о своем хобби вспомнил за три часа до отлета самолета. Другого выхода у меня не было: я забежал в первый попавшийся магазин и купил первую попавшуюся под руку вещь. Мне повезло. Первой попавшейся под руку оказалась меховая шапка, чудесная, мягкая, с шелковистой шерстью. Я водрузил ее на голову, представляя себе, как она будет кстати в морозные дни в Москве.
Самолет вылетел из Софии точно по расписанию и так же точно приземлился на промежуточной остановке в Бухаресте. Здесь все пошло, как положено. С образцовой авиационной предусмотрительностью стюардесса сообщила на трех языках, что в Бухаресте мы можем пообедать, а если желаем, и поужинать, так как погода на трассе изменилась и какого числа она придет в нужное состояние, неизвестно. Спасибо за внимание…
Я не в первый раз был в роли авиапассажира. Я знал, что делать в таких случаях. Я уселся на скамейке перед зданием аэропорта и под рокот моторов блаженно задремал.
Проснулся я оттого, что к го-то положил руку мне на плечо.
Передо мной стоял высокий мужчина в элегантном демисезонном пальто, без шляпы, с мягким шерстяным шарфом, повязанным вокруг шеи. Он держал в руке меховую шапку.
— Это ваша шапка? — спросил он с сильным болгарским акцентом.
Я ощупал свою голову. Шапки на ней не было.
— Видимо, моя, — сказал я.
— Она лежала возле вас на земле. Красивая шапка. Купили в Москве?
— В Софии. Сегодня перед отлетом, — похвастался я. — У меня, знаете ли, есть такое обыкновение — в каждой стране я покупаю себе сувенир, который может повседневно напоминать о путешествии…
— Представьте себе, у меня такой же обычай! — воскликнул он, присаживаясь на скамейку рядом. — Сегодня в Москве перед самым отлетом самолета я купил себе прекрасный сувенир. — Он снял с шеи шерстяной шарф и протянул его мне.
Я повертел в руках его шарф и хмыкнул.
Он повертел в руках мою шапку и тоже хмыкнул.
— Замечательная шапка, — сказал он, — но за нею вам не надо было ездить в Софию.
— Замечательный шарф, — сказал я, — но за ним вам не надо было ездить в Москву.
Я указал ему на марку, пришитую к изнанке шарфа.
Он ткнул пальцем в марку, оттиснутую на донышке шапки.
На моей болгарской шапке значилось: «Сделано в СССР».
На его московском шарфе значилось: «Сделано в Болгарии».
Мы переглянулись. Мы рассмеялись. Мы оба были довольны. Что и говорить, умеют в наших странах делать отличные вещи, особенно на экспорт…
А в общем, мы оба ничего не потеряли. Каждый из нас имеет отличный сувенир из братской страны.
На рассвете, когда погода на трассе наконец пришла в норму, мой новый знакомый поднялся на борт самолета, отлетающего в Софию.
В ту же минуту я поднимался по трапу в самолет, отлетающий в Москву.
Я помахал приятелю на прощание его московским шарфом, сделанным в Софии.
Он помахал мне на прощание моей болгарской шапкой, сделанной в Москве.
Между двух стульев
— Разрешите представиться: Дружков Павел Порфирьевич. Само собой разумеется, тут в Швеции меня называют «господин Дружков». Однако ежели назовете «товарищ» тоже не обижусь. Прикомандирован к вам, как это говорится, «гидом», что по-русски будет «сопровождающий».
Передо мной
