Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
Света, надув губки, показывала варягу кулачок. А заодно и Стеме пригрозила. Конечно, она была уверена в своем Стрелке, но такие речи ей все одно не нравились. Стему же они смешили.
Смеялись и все вокруг. Что ни говори, а с появлением этих двоих долгие вечера у очага в Большом Коне стали веселее. И вообще, все уже поверили, что этой паре дана особая сила и благость, все это ощутили. Вон и суровый Аудун все чаще стал проявлять знаки внимания своей молодой жене, даже начал обучать Руслану ездить верхом, хотя раньше не допускал ее к своим рослым жеребцам и поджарым резвым кобылам. А считавшийся удачным брак резвушки Верены и спокойного Асольва как будто переживал вторую молодость.
Даже хмурый воевода Нечай вдруг стал проявлять некий интерес к жене, чаще приходил из детинца на ночь, а однажды подарил ей пушистую шаль ажурной вязки мерянских мастериц, чем несказанно растрогал Гуннхильд, не получавшую от мужа никаких подарков со времен его сватовства. Надо заметить, что они поженились, как полагается, по взаимной выгоде, родили детей, а старших дочек Гуннхильд от первого брака Нечай удочерил, следуя старым обрядам. В их браке все было спокойно, и только этой весной Нечай как будто впервые увидел, что его хозяйственная жена, несмотря на годы, сохранила стать, а подаренная им серая шаль очень даже идет к ее туманно-серым глазам. Неужели она сызнова стала ему нравиться? Все чаще он просил ее посидеть с ним рядом, оставив домашние хлопоты, и сжимал ее руку в своих ладонях. Один раз Нечай даже завел разговор, не трудно ли ей жить с таким невзрачным и вечно занятым мужем, пускай и воеводой, ведь он явно не стоит столь мудрой и привлекательной жены… И хотя Гуннхильд всегда знала, что не отличается красотой – и чертами лица груба, и слишком рослая, и в бедрах с возрастом раздалась, – слова мужа взволновали ее. Позже многие замечать стали, что Гуннхильд старается принарядиться к его приходу, даже надела давно покоящиеся на дне сундука золотые полукружья сережек, а еще лицом нежнее стала и не так строга к челяди и домашним за нерадивость.
Однако была в Ростове пара, которую вся эта суматоха и разговоры о Стрелке и Свете только раздражали. Это были Усмар и Асгерд.
Как-то Усмар пришел домой из детинца мрачнее тучи. Асгерд спросила:
– Ты сегодня не в духе, муж? Что-то не ладится с посадником?
Тиун молча разгребал ложкой овсяную кашу, потом резко отодвинул от себя тарелку, и его рот скривился в короткой холеной бородке, как будто он ел какую-то гадость, а не горячую, приправленную медом овсянку.
– Ты вон все меня упрекала этой пришлой Светой… этой Медовой, – заговорил он, – однако, признаюсь, она мне как кость в горле.
Оказалось, что эта вертихвостка Медовая неплохо разбирается в вычислениях и цены знает не худо. По совету Стрелка Путята вызвал ее к себе, потому что у него возникло подозрение по поводу дани, положенной для отправки князю. Посадник посчитал, что в этот год дани вышло меньше, чем прежние времена, и сколько бы Усмар ни объяснял ему, то и пушного зверя в этот год привезли недостаточно, и мене донесли, а уж о руде и воске говорить не приходится, Путята все теребил ярлыки об оплате, сопоставлял, путался ворчал. А потом вызвал на подмогу Свету, решив полоться на ее умение. А та, просмотрев счета, указала Путяте на недоимки. Путята на Усмара и накинулся. Тиун пояснял, отчего так вышло, но эта рыжеглазая тут же из-за плеча посадника указывала, где расчеты не сошлись и где стоит провести проверку по селениям данников, чтобы затем сравнить с тем, что хранится в кладовых да амбарах.
Асгерд слушала обиженные речи мужа, прикрыв глаза длинными золотистыми ресницами. Не перебивала, не задавала вопросов. Она-то, конечно, догадывалась, что Усмар впрямь мог кое-что не отправить в закрома посадника, и знала, что клети самого Усмара сейчас просто ломятся от вара. Но говорить ему об этом и попрекать не хотела. Если ее муж так решил – значит, так тому и быть. И не ее забота волноваться о том, как Путята в Новгороде отчитается за дань. А то, что они с Усмаром обогатились за счет дани, даже хорошо. Асгерд, дочь приезжего варяга, полюбила жить роскоши, какой у отца родного не знала, и очень ценила жизнь в богатом тереме, возвышавшемся на крепкой подклети. В нем было много покоев, и супруги не теснились, подобно домочадцам в усадьбе ярла, которые ночевали между общих стен с челядью, а могли уединиться в собственной одрине.[70]Ей нравилось спать на мягких перинах, ходить по половичкам из пушистых медвежьих шкур. Асгерд с нетерпением ждала, когда начнется движение судов по Итилю и ее муж на торгах раздобудет для нее в обмен на эти крицы руды и кадушки с мерянским медом шелка, цветные бусы и даже удивительные ароматные притирания.
Любящая роскошь Асгерд знала, за кого шла. Но не только стремление стать самой богатой женщиной в округе заставило ее добиваться брака с Усмаром. Она любила его. Любила его манеру властно разговаривать с людьми, любила наблюдать, как он отмеряет положенное у данников и выдает им ярлыки в знак уплаты дани. Даже то, как он сидел по вечерам за столом и что-то взвешивал, подсчитывая на счетах, вызывало у нее благоговение. Да и хорош был собой Усмар: опрятно одет, в плечах, может, и не столь широк, как хирдманны ее отца, зато всегда чисто вымыт, волосы расчесаны, дорогую одежду носит с достоинством, какого Асгерд ранее и видеть не приходилось. Учитывая свою тягу к нему и то, что небедно с ним жить будет, Асгерд когда-то пошла с тиуном, слывшим в округе известным любостаем,[71]в лес, едва тот игриво покликал ее. Она не сопротивлялась, когда тиун стал целовать ее, уложил на траву и овладел неспешно. А когда вставали, Асгерд сказала, чтобы сватов теперь засылал, ибо если ее отец и братья узнают, что он ее обесчестил, то Усмара от гнева варяжской семьи даже сам посадник Путята не оградит. Тогда Асгерд казалось, что она поступила ловко и мудро, принудив богатого и пригожего тиуна жениться на себе. Однако ласковый и приветливый до того Усмар не смог простить, что она насильно женила его на себе. С тех пор ладу между ними не было. Ей даже приходилось терпеть, что он к другим женщинам хаживал. Что она могла? Уйти назад к родне? Порой Асгерд так и делала. Но после роскоши в тереме, после того как всем Ростовом гуляли их свадьбу, ей было неловко возвращаться в Большой Конь.
– Если эту девку как-то опорочить, – начала она издалека, – то Путята, возможно, не станет больше прислушиваться к ее речам.
На другой день, вырядившись в красивую шубку из белого горностая, Асгерд отправилась в отчий дом. Она шла в сопровождении служанок по раскисшим после снега улочкам Ростова, осторожно ставила ноги в сафьяновых сапожках на подсохшие бугорки, придерживала подол длинной синей юбки. Она была очень опрятна, считая это особым достоинством. Как и свою внешность, прославившую ее как первую красавицу Ростова. Пока не прибыла эта рыжеглазая Света. И с того времени пошли меж людей разговоры, что чужачка и приветливее младшей дочери варяга Аудуна, и добрее, и улыбки от нее добьешься чаще, чем от холодной Асгерд, а то еще стали утверждать, будто Медовая куда краше ее. Последнее было особенно обидно, ибо Асгерд считала себя красавицей. Вон какая она рослая да стройная, и косы у нее золотистые, и нос тонкий, и личико беленькое. А народ ходит глазеть на Свету, как на чудо невиданное.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
