— А как, скажи мне, как Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не в состоянии даже отличить подделку от оригинала? — губы лорда кривила презрительная усмешка.
— Он определил по футлярам, милорд.
— Неужели? — усмешка стала почти зловещей. — А какого черта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов много, слишком много. Но даже того, в чем он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства дела пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займется им.
На месте Эдмунда Кристофер бы этому не обрадовался, если в шатком положении инфанта вообще можно было чему-то радоваться. Глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек, как и все руководители военизированных подразделений, не был магом, но мог выпотрошить мозг любому — и извлечь оттуда нужную информацию. Причем состояние этого самого мозга по завершению допросов волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки суицида были обычным явлением у подопечных Винсента, хотя никогда к ним не применяли методы физического воздействия.
Важным плюсом в работе главного следователя было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить чистую правду, всю правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы Винсента могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжать без перерыва часами — к каждому он находил индивидуальный подход.
— Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?
Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны — и пусты.
— Нет, — сказал он наконец. — Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождем, самое большее, пару-тройку дней. Сам разговорится, если есть что сказать.
Кристофер молча поклонился. Расчет лорда был ясен — вынужденное одиночество в заключении психологически тяжело и, в особенности для людей слабых духом, часто бывает страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий: несчастные быстро приходят в угнетенное состояние сознания и начинают сами пытать себя в своем воображении. Многие ломаются, — если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну за этим, кажется, дело не станет.
— Возьми перстень и покажи ювелирам, — лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. — Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала… В общем, сам знаешь.
— Разумеется, милорд, — в ведомстве Кристофера находились вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Не слишком влиятельная должность, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с лордом. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.
— Ты уже ознакомился с новым посланием из Аманиты, которое я направил тебе?
— Да, милорд, — Кристофер невольно похолодел и подавил малодушное желание отступить на шажок-другой. Делать этого было нельзя.
Нынешний ответ Октавиана Севира пришел быстро. И был еще суше, еще жестче и требовательнее, чем в предыдущий раз. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемония была проведена — и проведена по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чем было указано особо.
Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочел такое.
Лорд Октавиан Севир был одним из тех, про кого говорят — родился с серебряной ложечкой во рту. Высокое происхождение одарило его многим. Наследник самой древней и самой могущественной из правящих династий Бреонии! Дом Севиров был благороден, многочислен и крепко удерживал в руках власть в течение последних четырех сотен лет. Определенно, родословное древо Октавиана было самым ветвистым среди аристократов Бреонии, и среди его листочков не затесалось ни единого простолюдина или, упаси Создатель, человека смешанной крови.
В сокровищнице Аманиты успело накопиться множество драгоценных минералов, а также знаний по их практическому применению. Традиционно отпрыски дома Севиров предпочитали использовать благородные красные корунды, именуемые в простонародье рубинами.
Эти великолепные камни первой категории ценились порой даже выше алмазов, — в особенности крупные, хорошо окрашенные экземпляры без каких-либо дефектов. Мощь красных корундов была так велика, что их называли сгустками крови драконов, хотя наиболее высоко котировались так называемые рубины цвета «голубиной крови» — густо-красные с пурпурно-фиолетовым оттенком. Это были камни власти, камни особой магической силы. Но всё-таки в большинстве своем они были не так могущественны, как алмазы, а использование их вытягивало почти столько же энергии.
Однако, в дурном повороте последних событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально сдержанных, учтивых тонах, которые, в то же время, не давали повода усомниться в твердости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов!
Но если уж молодой лорд Октавиан действительно настроен серьезно, его не удовлетворить и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повода для конфликта, а значит, она его найдет. Помешать этому не представляется возможным, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия — мощный инструмент, но, тем не менее, всего лишь инструмент. И она не всесильна. Дипломатия всегда идет на поводу у политики, но не наоборот.
— Полагаю, — правитель был на удивление спокоен, и спокойствие это пугало много больше привычно дурного расположения духа, — дальнейшая переписка бессмысленна. Во всяком случае, со столицей: позиция Аманиты предельно ясна. Подготовь послания к лордам лояльных мне городов. Пусть готовятся к войне.
Кристофер обмер. Конечно, к этому и шло, но слово «война» всё равно прозвучало неожиданно и откровенно, как признание в любви между давно опостылевшими супругами. О вероятных вариантах развития щекотливой ситуации уже шли пересуды в народе и высшем обществе, но никто не решался предположить такого — самого страшного — варианта.
По крайней мере, произнести вслух.
Похоже, в Аманите твердо решили расставить все точки над i, пусть даже пожертвовав для этого натянутым притворным миром. Ледум не может бесконечно балансировать на неверных канатах дипломатии: на словах соглашаться со столицей, а на деле упрямо гнуть свою линию. Нейтральную позицию больше не удержать — пришло время либо отказаться от притязаний, либо принять вызов и сражаться за них.
Сражаться всерьез, возможно, до последней капли крови.
