Похлёбку я сварила из мумифицированного трупика, забытого в холодной кладовой. Нечего добру пропадать. После разморозки тушка была опознана как то ли заяц, то ли кролик, погибший не менее полугода назад. Так как никаких овощей не нашла, то расчленённое тельце было хорошо уварено вместе с большим количеством пшена и сдобрено сушёной петрушкой урожая прошлого года, хранившейся в одном из мешочков. После супа на стол был водружён горячий самовар и крепкий взвар шиповника, вместо чая.
– Как ты всё успела? – наконец-то заговорил чародей. – Или тебе помогал кто?
Кто мне поможет, если я даже на помощь позвать не могу? Просто в какой-то момент поняла, что хаотично хвататься то за одно, то за другое пользу не даст. Поэтому всю посуду, что сегодня мне была не нужна, вернула назад в ларь. Буду отмывать и расставлять по мере надобности.
Приоритетной задачей объявила чистоту постели и полов. Поэтому деда ещё один сюрприз ждёт – свежие постиранные простынь и наволочка. Хоть и не давал он мне добра на уборку в его комнате, но и запрета тоже не было. Правда, я там почти ничего не трогала. Постель только в относительный порядок привела, пыль смела, паутину со стен и по углам убрала да пол помыла в центре комнаты. Чтобы не нарушить царящий там хаос.
Вторая комната, находящаяся на втором этаже, и вовсе была закрыта, что ничуть меня не огорчило и уменьшило площадь уборки.
В гостиной кресло, заваленное книгами и свитками, тоже трогать не стала. Придет время, и до этих нагромождений доберусь. И так ни рук, ни ног не чувствую. Ещё и поясницу ломит, как у бабки старой.
Очень спать хотелось, но было ещё одно дело. Отнесла грязную посуду на кухню и вернулась с миской, полной денег. Пока занималась уборкой, нашла ещё две большие серебряные монеты под матрацем чародея, несколько монет разного достоинства валялись на полу, прикрытые книгой, и в своей комнате на дне сундука нашла небольшой мешочек с грошиками.
Собрав все монеты в кучу, я было обрадовалась, что с таким богатством можно постель обновить, запасы сделать и безбедно зиму прожить. Но одёрнула себя строго – деньги не мои. На что соберётся их Осей тратить, я не знаю. Поэтому даже пересчитывать не стала. Просто сложила всё в миску и поставила перед хозяином.
– Откуда столько? Ты, что клад нашла? – вытаращился на меня чародей.
Кивнула. Да, клад. И обвела рукой дом. Потом похлопала себя по боку, имея в виду карманы старых мантий.
Мэтр задумчиво разглядывал деньги, жевал губами, а потом решительно отодвинул от себя миску.
– Вот что, дитя, возьми их. Знаю, что ты сможешь распорядиться этой суммой намного разумнее, чем я. – Потом поднял указательный палец и торжественно объявил: – Назначаю тебя своей экономкой. Можешь в доме нашем управлять по своему усмотрению.
Я смотрела на дедулю, слегка опешив. Он что, из ума выжил? Так доверять первой попавшейся девчонке. Да у него тут книги бесценные, свитки дорогущие, мантии волшебные, а он… Растяпа, вот он кто! Но Осей удивил меня ещё больше. Дав мне время попереживать о его непрактичности, опекун захихикал.
– Ты подумала, что я из ума выжил? – хитро прищурив глаз, спросил он меня. – Не отпирайся, вижу, что подумала так. А не подумала о том, что я тебе проверку устроил и все эти деньги сам по дому рассовал? Нет? Ну и правильно. Правда не знал об этом, – кивок в сторону миски. – Но вижу, что ты не корыстная. А ещё утром видел, как ты бережно книгу смотрела. Знаешь, я хоть и рассеянный, но не глупый, умею видеть людей. Да и слова добрые Марьи Светозаровны о тебе дорогого стоят. Она очень мудрая, и я ей верю. Завтра в ратушу зайду, запишу тебя в семейную книгу. Ты имя своё не вспомнила? Нет? Так как же мне тебя назвать-то? – задумался, губами поиграл, пальцами пошевелил и менторским тоном, словно лекцию читал, стал рассказывать. – В нашем роду Грифиных женщины носят три имени. Прабабку мою звали Арина, бабку – Зарина, мать – Дарья, сестру – Арина. Получается, её дочь, которая якобы твоя мать, зовут Зарина, а тебя следует величать Дарья. Значит, быть тебе, дитя, Дарьей свет Милановной из рода Грифиных. И зови меня теперь дедом.
Склонила голову к плечу и улыбнулась. Как я звать-то тебя буду, мил человек, когда немая? И чего дед вдруг решил, что отца моего Миланом звали? Хотя какая разница. Дарья так Дарья.
Помыла посуду, сама в мыльне обмылась, добавила в котёл на уличном очаге воды, оставила в топке самый маленький камушек, чтобы огонь в печи сохранить, и пошла спать. Набегавшийся за день Пых давно уже спал, растянувшись вдоль постели, но услышав, что я зашла в комнату, потянулся за лаской. Спи, маленький, спи. Завтра будет новый трудный день.
Следующий день начался ужасно! Болела каждая мышца, каждый сустав, что было очень странно. Живя в деревне, я ни дня не сидела без дела, значит, тело уже привыкло к нагрузкам. Правда, мой вчерашний героический подвиг нельзя сравнить с неторопливой прополкой очередной грядки или с подметанием двора. Но всё же…
Но хуже всего, что меня тошнило и живот болел нестерпимо. Сначала я испугалась, что заяц всё же испортился и не стоило бы его есть, но потом поняла, что тянущие ощущения внизу живота характерны для другого вида недомогания. Ох, как же не вовремя, – мысленно простонала я. С трудом встала, добрела до сумки, достала и надела сшитые заранее трусы, дополненные полотном от бабы Марыси.
Пых, с жалостью наблюдавший за моими стараниями, громко заскулил. Наверное, это подвывание и услышал мэтр. Приоткрыл дверь и спросил:
- Дитя, у тебя всё в порядке?
Увидев, что я лежу скрючившись, он присел на край кровати.
– Даша, где болит?
Я показала на низ живота и, ткнув пальцем в сторону окна и вверх, сложила указательный и большой пальцы в круг. Дед немного подумал поиграл губами и спросил:
- У тебя лунные дни?
Хм, интересное название, но мэтр прав. Да и какая разница – месячные, лунные, главное, что мне очень плохо.
– Целительство не мой конёк, но, думаю, смогу тебе помочь, – подвинулся ближе дед.
Ох как я испугалась. Да ну! Если это будет как вчера с водой, то о последствиях такой помощи даже думать страшно. Но чародей не ждал моего согласия, а сдвинув сцепленные руки, положил свою ладонь мне на низ живота.
Замерла, дышу через раз, готовая к чему угодно, даже глаза закрыла. Но дед не подвёл. Сначала от его руки по телу разлилось тепло, а потом мышцы мягко расслабились, и боль отступила. Нет, она не ушла окончательно, но стала вполне терпимой.
