Раиса болела, и мать находилась с ней рядом, поэтому Ева решила не волновать ее лишний раз. Оставалось дать знать Дмитрию, что она задерживается. Он сказал, что ложь во благо — это мерзко, но сейчас такой обман был необходим, и в этом Ева не сомневалась. Ей не хотелось, чтобы парень жалел ее и видел в таком неприглядном виде. Вечером она взяла ноутбук, вышла в холл, где было много комнатных цветов, и, сев на диванчик, позвонила Дмитрию по скайпу.
— Это надолго? — поинтересовался он, услышав, что Ева задержится на гастролях.
— Пока на месяц, — соврала Ева.
Она была сама себе отвратительна, но так было надо.
— Выходит, это до середины апреля? — уточнил он.
— Да, примерно так.
— А как же наша договоренность? Двадцатого апреля мы собрались подавать заявление, — напомнил Дмитрий. — Не забыла?
— Я все помню, милый.
— Ты не передумала, моя любовь?
— Я приду, — пообещала Ева. — В любом случае приду, прибегу, прилечу, даже если с неба посыплются на землю камни.
По мобильнику Ева не могла звонить Дмитрию и матери — они бы сразу увидели, что она не в Японии. Тогда она пошла на хитрость и скрыла свой номер. Это была маленькая хитрость во благо, хотя от этого Еве самой было неприятно.
Пролечившись в отделении пару недель, она почувствовала себя не лучше, а, напротив, даже хуже. Ева поговорила с лечащим доктором, и он подтвердил, что ее состояние не улучшилось, оно резко ухудшается.
— У вас цирроз неясной этиологии, — сказал ей доктор, — возможно, поэтому лечение неэффективно.
— Что это значит?
— Нам не удалось определить причину заболевания.
— Что мне делать дальше? — дрогнувшим голосом спросила Ева.
— Если есть финансовая возможность, то могу посоветовать хорошую частную клинику.
Ева согласилась. Она созвонилась с клиникой, получила эпикриз и вскоре покинула стены лечебного заведения.
В частной клинике условия были комфортнее, но и цены на обследование и лечение значительно выше. Врач сказал, что ей предстоит длительное лечение. Ева прикинула, что оплачивать жилье в то время, когда она будет находиться в клинике, нет смысла. Она вернула хозяйке ключи и освободила квартиру, а свои личные вещи сдала в камеру хранения на вокзале — так было дешевле. Ева написала заявление на увольнение и отвезла его в театр. Ей не хотелось, чтобы коллеги видели ее в таком виде, поэтому она оставила заявление у Людмилы Михайловны.
— Но зачем?! — удивилась женщина. — Побудешь на больничном, поправишь свое здоровье и выйдешь на работу.
— Так надо, — улыбнулась Ева.
Взяв такси, она вернулась в клинику, чтобы продолжить лечение.
Глава 19Антонина Евгеньевна несколько дней находилась в палате возле Раи, потом уезжала домой, чтобы помыться, приготовить поесть и помочь Василию по хозяйству. Когда женщина приехала в очередной раз в село, она застала у зятя его соседку Галю.
— Вы ничего такого не подумайте, — сразу затарахтела Галина. — Вася — мой давний друг и сосед, я прихожу ему помочь.
— Я и не думаю, — недовольно произнесла Антонина Евгеньевна, искоса взглянув на пустую бутылку вина под столом. — Небось, коров доишь?
— Да-да! И подою, и покормлю!
— И в постель Васю уложишь?
— Ну что вы такое говорите?!
— Говорю то, что думаю, — вздохнула Антонина Евгеньевна. — Или за задницу он тебя лапал в знак благодарности?
— Да он просто пошутил!
— Я так и поняла. Галя, имей совесть, Рая в больнице, а ты уже тут как тут.
Антонина Евгеньевна понимала, что мужчины, особенно такие, как Василий, долго без женщины сидеть не будут. Ее дочь была тяжело больна, а Василий ни разу не поехал навестить ее в больнице. Когда Антонина Евгеньевна намекнула ему, что надо бы Раю проведать, он сказал:
— Вы же с ней там, помогаете… А мне что делать в больнице?
— Ты ведь перед Богом дал слово быть рядом со своей женой и в радости, и в горе, — напомнила женщина.
— А я что? Я Раю не брошу!
Раису отпустили домой на недельку, и Антонина Евгеньевна вызвала такси — дочь была так слаба, что еле передвигала ноги. Когда женщины вышли из здания больницы, чтобы подождать такси, Антонине Евгеньевне показалось, что в машину садится ее младшая дочь Ева. Она была почти уверена, что это была именно Ева, и ее рука потянулась к мобильнику.
— Что такое, мама? — спросила Рая, заметив замешательство матери.
«Этого не может быть, я просто сильно устала», — подумала женщина и ответила:
— Да нет, все в порядке, доченька!
Через неделю Раиса снова поехала в больницу, чтобы продолжить курс химиотерапии, и так было в течение последнего времени: несколько дней Рая находилась в больнице, потом — дома.
Однажды, приехав домой, Антонина Евгеньевна увидела во дворе красные «жигули», возле которых крутился Василий.
— Чей это? — Женщина кивнула в сторону автомобиля.
— Как чей? Мой «жигуленок»! — радостно оповестил Василий.
— Твой?!
— Да, мой! Купил! Что я, хуже других? — Василий рассмеялся.
— За какие деньги? — спросила женщина с замиранием сердца. — Случайно, не за…
— За наши общие. У нас ведь одна семья, один, так сказать, бюджет на всех. Попалась машина дешево, вот и приобрел. Да не парьтесь вы! Три тысячи зеленых не такая уж большая сумма! — рассмеялся мужчина. — Буду теперь ездить Раю проведывать.
У Антонины Евгеньевны потемнело в глазах и зашаталась почва под ногами. Не помня себя от гнева, она подошла к зятю, схватила за плечи и затрясла его:
— Как?! Как ты посмел взять деньги?! Они же на лечение Раи! Ты… Ты подлец!
Василий резко оттолкнул от себя тещу, да так, что она едва удержалась на ногах. Его лицо перекосилось от гнева. Мужчина схватил женщину за грудки и прошипел в лицо:
— Ты, старая вешалка! Запомни: в этом доме есть один хозяин, и это не Рая, не ты, а я! Ты живешь у меня и будешь делать то, что я тебе скажу! Сечешь?
— Что ты мне сделаешь, ничтожество? — прохрипела Антонина Евгеньевна.
— Все, что захочу! Будешь возникать и перечить мне — урою! И никто не узнает, где твое вонючее тело искать!
Василий отпустил руку, и женщина побежала в дом. Она взяла шкатулку, чтобы перепрятать оставшиеся деньги, открыла ее — там было пусто. От безысходности, обиды и отчаяния Антонина Евгеньевна упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и долго безутешно плакала.
Глава 20Это была первая весна в жизни Евы, которая не принесла ей радости. За окном все радовалось солнцу и самой жизни, только Ева была печальна. У нее было плохое предчувствие, и она позвонила матери.
