— Нью-Йорк мне тоже нравится, но Лос-Анджелес просто чудо! — настаивал Джеймс. — Где вы успели побывать?
— Ну, Беверли-центр, «Айви», «Тост», где я вас не дождалась…
— Прошу извинить меня за эту оплошность. — На его губах появилась знаменитая легкая асимметричная улыбка, его лучший адвокат. Кто в силах сердиться на такого красавца? — Мой рейс задержали. Поделом мне за то, что согласился сниматься в Канаде. Да, так вот, неудивительно, что вам здесь не понравилось, — вы не были в торговом центре и заведении для туристов. Доверьтесь мне, и я покажу вам хорошие места. А теперь расскажите, как вы оказались в Нью-Йорке.
Всю дорогу до студии «Сенчури» я рассказывала Джеймсу, как влюбилась в Нью-Йорк и какой прошла путь от зубодробительной… в смысле руколомательной подружки невесты до автора журнальной колонки и популярного блога, не забыв упомянуть новую сумку, новую лучшую подругу и нового суперсексуального бойфренда. История показалась волшебной сказкой даже мне самой (правда, я многое оставила за кадром).
— Значит, вы встречаетесь с фронтменом «Стиллз»? — На Джеймса это произвело впечатление. — Очень хорошая группа! Как вам кажется, их может заинтересовать предложение записать саундтрек для моего нового фильма?
— Алекс давно хочет работать в кино, — обрадовалась я, лучшая подружка года со связями. — Вам обязательно нужно с ним поговорить!
— А вы ему позвоните, — попросил Джеймс, выхватив у Блейка блэкберри и передав мне. — Наберите, пожалуйста, я очень хочу с ним поговорить. Я большой поклонник «Стиллз»!
Красавец просил так мило, а Блейк выглядел таким взбешенным, что я сразу набрала телефон Алекса. Естественно, трубку никто не взял.
— Ну ладно. — Джеймс кинул блэкберри Блейку и рассмеялся. — Позвоним позже. О, похоже, мы приехали. Вы знали, что главный офис «Фокс» находился в доме Накатоми из «Крепкого орешка»?
— Не может быть! — завопила я и высунулась из окна лимузина, как возбужденный Лабрадор.
— Может. — Джеймс втащил меня назад — мы как раз проезжали пост охраны. — Они сидели в «Элвине и бурундуках», но чем меньше об этом говорить, тем лучше.
— А вы были в «Элвине и бурундуках»? — спросила я, прищурив глаза.
Джеймс посмотрел на меня в упор:
— Чем меньше об этом говорить, тем лучше. Ура Голливуду!
Отчего-то я думала, что смогу прогуляться по киностудии не моргнув глазом, словно выросла в кинодекорациях и видеть Адама Сэндлера, проносящегося мимо в маленькой тележке для гольфа, для меня самое обычное дело, но на поверку я оказалась сущей провинциалкой с разинутым ртом, и Джеймс Джейкобе под боком делу отнюдь не помогал. Почти каждый человек, попадавшийся нам навстречу, заговаривал с ним или под каким-нибудь неубедительным предлогом останавливал его и гладил по руке, похлопывал по спине, с обожанием стискивал повыше локтя или просто пожирал глазами. Я старалась не ревновать к такой славе, но чувствовать себя невидимкой оказалось не очень приятно.
— Вот где я сегодня буду сниматься, — сказал он, когда седьмая ассистентка помощницы какой-то ассистентки устала трещать, какая для нее честь работать с Джеймсом Джейкобсом.
Снаружи все выглядело как огромный склад выгоревшего под солнцем желтоватого цвета, как и все в Лос-Анджелесе, но едва Джеймс открыл дверь и я ступила внутрь, произошло нечто невозможное: мы оказались в Лондоне. Я как ужаленная повернулась к дверям: снаружи — залитый солнцем Лос-Анджелес, внутри — вечерний Лондон. Трафальгарская площадь, если быть точной.
— Не может быть, — совершенно растерялась я. — Как странно!
— Хорошее средство от ностальгии. — Джеймс взял меня за руку и повел по лабиринту проводов и камер. — Вы когда-нибудь забирались на льва на Трафальгарской площади?
— Нет, — ответила я, во все глаза разглядывая окружавшие нас дома. — Не приходилось. Даже обидно.
— Можете сейчас, если хочется, — сказал он, указывая на великолепную копию трафальгарского льва позади полуколонны без Нельсона вверху. — Давайте телефон, я вас щелкну.
Это было безумие. Как только мы оказались в этих стенах, в стороне от километровых кабелей и здоровенных «юпитеров», мозг отказался воспринимать тот факт, что мы по-прежнему находились в Лос-Анджелесе. Даже как-то не верилось, что мы в помещении. Современные киношники могут делать со светом такие чудеса… Невероятно. По настоянию Джеймса я кое-как залезла льву на спину, поразившись, что он оказался не из бронзы, а из чего-то теплого и менее прочного.
— А он не свалится? — спросила я, пытаясь перебросить ногу на львиный бок, не выставив трусы на всеобщее обозрение. — По-моему, он не очень прочный.
— Все нормально, — настаивал Джеймс, ловя меня объективом моей слабенькой телефонной видеокамеры. — Не пнете — не свалится. Вчера на нем сидела Джессика Альба, и ничего.
Я вцепилась в львиную шею, решив не подсчитывать, сколько Джессик Альб из меня можно выкроить, и молясь ногам реквизита, чтобы лев был рассчитан на нормальный человеческий вес, а не только на голливудских фей. Негромкий треск доказал: не рассчитан.
— Слушайте, я не могу спуститься, — сказала я, сдерживая панику. Признаюсь, это был не самый приятный момент. — Я серьезно!
Джеймс засмеялся, сунул мой телефон в задний карман своих джинсов и вытянул руки:
— Тогда прыгайте.
— Не могу! — испугалась я, нечаянно стиснув льва бедрами. — Я застряла.
— Но вы же не сможете брать оттуда интервью, — подначивал Джеймс. — А у меня через час здесь съемка. Я читал сценарий, вас в этой сцене нет. Прыгайте!
Я сжала губы и закрыла глаза. Ничего приятного в этом не было, как я ни искала. Подогнув под себя ногу (и едва не вывихнув при этом бедро), я по дюйму начала сдвигаться вниз, пока вдруг не соскользнула к львиной заднице гораздо быстрее, чем ожидала.
— Черт! — заорала я, спелой сливой падая в распростертые объятия Джеймса.
— Лучшее интервью за всю историю, не правда ли? — сказал он.
Проявив нечеловеческую (и неженскую!) выдержку, я отстранилась от широкой мускулистой груди и закашлялась, не зная, за что первое хвататься — пригладить волосы или одернуть юбку.
— Пожалуй, этот эпизод я опущу, — сказала я, принимая теплый от его тела сотовый. — Но декорации изумительные.
— Да, — кивнул он, оглядевшись. — Хотя я никогда не понимал тех, кто тратит огромные деньги на декорации. С другой стороны, нельзя же устроить взрыв на настоящей Трафальгарской площади.
— Вы все взорвете? — переспросила я, надеясь, что это будет не мой лев.
— Черт, я же давал расписку о конфиденциальности. — Джеймс провел рукой, застегивая рот на невидимую «молнию». — Я вам ничего не говорил.
— Естественно, — пообещала я. — А взорвут сегодня? Можно посмотреть?
— Проснулась жажда крови? Нет, к сожалению, Трафальгарской площади это не грозит до следующей недели.
