Показывали скандал – очередной в бесконечном ряду скандалов, возникавших по той простой причине, что в тепловой и электрической энергии нуждались все без исключения, а платить за нее, особенно по расценкам поставщиков, не хотел никто. Освещение скандала было бездарным, ведущий, далеко переплюнув самого себя, сплошным потоком изрыгал благоглупости пополам с откровенной чушью. Весь этот винегрет был обильно сдобрен неудобопонятными специальными терминами и приправлен экономическим сленгом – для того, по всей видимости, чтобы окончательно запутать аудиторию. Это было скучно, и Бекешин нажатием кнопки на пульте отключил звук.
Честное озабоченное лицо ведущего на экране сменилось не менее честным и даже более озабоченным лицом рыжеволосого гражданина, хорошо известного всему населению огромной страны. Население не очень-то жаловало этого гражданина, но гражданин по этому поводу не переживал: он был очень неплохо упакован и вполне мог позволить себе плевать на общественное мнение с высокой колокольни, что он, по большому счету, и делал.
За спиной у этого всемогущего блондина шла какая-то суета, мелькали деловые костюмы, крахмальные сорочки, дорогие безвкусные галстуки и сытые, хорошо выбритые лица. Одно из этих лиц показалось Георгию Бекешину смутно-знакомым. Он слегка напрягся, вглядываясь в экран, но полузнакомое лицо мелькнуло и пропало за рамкой кадра, а потом пропала и лисья физиономия рыжего гражданина, сменившись мастерски снятой панорамой, призванной, похоже, наглядно доказать зрителю, что в России до сих пор сохранились электростанции и даже линии электропередач. Глядя на плывущие справа налево по экрану красиво подсвеченные заходящим солнцем решетчатые опоры ЛЭП, обремененные гроздьями стеклянных изоляторов и километрами дорогостоящих медного и алюминиевого проводов, Бекешин испытал короткий укол предчувствия, словно где-то внутри его мозга кто-то замкнул контакт. Он хорошо знал это ощущение и понял, что идея уже созрела и готова вылупиться – надо только отыскать в скорлупе уязвимое место и легонечко постучать по нему согнутым пальцем: путь свободен, выходи…
Мельком увиденное на экране лицо маячило перед глазами, не давая Бекешину покоя. Внезапно он вспомнил, где видел этого человека, и в ту же секунду скорлупа с треском раскололась, и он понял, что мысль родилась.
Огромная страна лежала перед ним, опутанная сетью проводов. Тысячи – да нет, кой черт! – миллионы километров проводов, десятки тысяч стальных опор, сотни и сотни подстанций, трансформаторных будок, всяких там накопителей, разрядников и прочей дребедени, миллионы кубометров железобетона, и все это неизбежно ветшает, разрушается, постепенно приходит в негодность, а значит, нуждается в постоянном обновлении и ремонте. То есть, несомненно, все это обновляется и ремонтируется, и наверняка давным-давно существуют централизованные структуры, регулирующие и осуществляющие этот процесс, но их слабость как раз и заключается в том, что они существуют давно, успели обрасти мхом, действуют по старинке и, следовательно, не ловят мышей. Человеку грамотному, энергичному и предприимчивому, каковым Бекешин не без оснований полагал себя, такое положение вещей сулило немалые выгоды, тем более что, насколько ему было известно, до этого пока никто не додумался.
Разумеется, все это еще нужно было как следует обмозговать, просчитать и тщательнейшим образом проверить, но для этого у Бекешина имелся собственный мозговой центр – компания вооруженных компьютерами умников, прошедших с ним огонь и воду, на деле доказавших свою преданность и на лету подхватывавших любую мимоходом брошенную им идею. Кроме того, теперь у него был козырь – тот самый человек, которого он мельком увидел по телевизору рядом со всемогущим энергетическим магнатом.
Пока его умники терзали свои компьютеры, выясняя, как с наименьшими потерями и наибольшей выгодой приспособить уже имеющиеся мощности для решения новых задач, Бекешин записался на прием к интересующему его человеку. При желании можно было бы отыскать и более короткий путь, но он решил поступить именно так – ожидание должно было дать ему некоторое моральное преимущество, да и не хотелось ему начинать серьезный разговор, не имея на руках математически обоснованных выкладок.
И разговор состоялся.
– Бекешин Георгий Янович, – задумчиво повторил сидевший за столом пожилой человек с волнистой, сплошь седой шевелюрой и задумчиво почесал густую бровь согнутым указательным пальцем. – Подождите-ка… Бекешин?
– Да, Андрей Михайлович, – сказал Георгий. – Вы меня не узнали?
Он заранее решил действовать именно так – в лоб, без ненужных реверансов и хождений вокруг да около.
– Батюшки, – сказал Андрей Михайлович, откидываясь на спинку кресла, – да неужто Жорик?
– Совершенно верно, – сказал Георгий. Он терпеть не мог, когда его называли Жориком – Жора-обжора, – но это был не тот случай, когда стоило предъявлять претензии по столь ничтожному поводу.
– Господи, время-то как летит! – воскликнул хозяин кабинета. – Кажется, вчера мы с твоим отцом девчонок щупали, а ты уже вон какой вымахал Георгий вежливо улыбнулся. Он никак не мог представить своего отца щупающим девчонок, но к делу это не относилось. Щупал так щупал – Бог с ними, с девчонками. В конце концов, сам он, Георгий Бекешин, появился на свет не от сырости и не от святого духа. Потомственные дворяне, знаете ли, всегда испытывали слабость к женскому полу…
– Послушай, – нахмурился Андрей Михайлович, – а что это за фокусы с записью на прием, с очередями? Ты что, не мог прямо ко мне обратиться?
– Гм, – с вежливым сомнением произнес Георгий.
– Ну да, ну да… Извини. Это я, конечно, сморозил. Помню, в позапрошлом, кажется, году один охранник из новеньких мою жену два часа на дачу не пускал, пока я не приехал. Положение, черт бы его подрал, обязывает… Отец-то как?
– Умер, – коротко ответил Георгий. Он не стал упоминать о том, что перед смертью отца не виделся с ним добрых два года – не хотелось ему с ним видеться, и снова слушать набившие оскомину бредни о былом величии, которое то ли было, то ли нет, тоже не хотелось. Надоело.
– Ай-яй-яй, – сказал Андрей Михайлович. – Срам-то какой! А я и знать не знал… Вот же чертова жизнь! Крутишься как белка в колесе – изо дня в день, из года в год, а жизнь проходит. Вот уже и друзья начали умирать. Не успеешь оглянуться, как уже и самому под дерновое одеяльце пора… – Он сильно потер лицо раскрытой ладонью, сокрушенно покачал головой и вдруг остро, совсем не по-стариковски глянул на Георгия из-под седых бровей. – Ну, хорошо… Так чем я могу быть тебе полезен?
Это было прямое и недвусмысленное предложение переходить к делу, и Георгий понял, что не ошибся в выборе тактики. Он кратко и со всей возможной убедительностью изложил суть своего предложения и замолчал, выжидательно глядя на собеседника.
Тот снова почесал бровь и на некоторое время впал в задумчивость.
– Так, – сказал он наконец. – Так-так-так… А ты, я вижу, не в отца… Честно говоря, не ожидал. Но неожиданность приятная. Скажу тебе честно: предложение неожиданное. Интересное, перспективное, но неожиданное. Тут, брат, подумать надо, и крепко подумать. Будем говорить прямо, как старые знакомые. Можно даже сказать, как отец с сыном. Ты мне как сын… – Он оборвал себя, почувствовав, по всей видимости, что заехал куда-то не туда. – Так вот… Без меня тебе это дело не пробить. Ты пришел по правильному адресу, и это, между прочим, дополнительный аргумент в твою пользу. Но мне придется взять на себя очень большую ответственность, так что, я думаю, ты не станешь обижаться, если я не дам тебе ответ прямо сейчас.
