Кристин и Фи скрылись на кухне. Филипп услышал, как мать сделала дочери комплимент по поводу темно-синего джемпера и добавила, что забавно покупать свитер гернси на острове Гернси. Неторопливое объяснение Фи, что этот предмет одежды был назван в честь острова, так же как и джерси, вызвало возгласы удивления.
Черил, как обычно, где-то гуляла. Филипп остался с зятем один. В отсутствие телевизора Дарен оказался словоохотливым, стал говорить о спорте, о новой модели Фиата, о пробках на дорогах, и подробно рассказывал, где они с Фи провели медовый месяц. Утесы на острове Гернси — самые высокие из тех, что он когда-либо видел, наверняка они вообще самые высокие на всех Британских островах, хотя он и не мог бы назвать их высоту даже приблизительно. А течения в Ла-Манше чрезвычайно изменчивы — интересно, сколько пловцов потерпели неудачу в его водах? Филиппу, несколько раз бывавшему за границей в туристических поездках, пришло в голову, что Дарен — один из тех, кто всегда спросит экскурсовода, насколько тот или иной предмет древний или современный, насколько глубока эта река, насколько высоки эти горы, сколько кирпичей потребовалось, чтобы построить этот собор, и сколько людей расписывали его.
Уже напечатали свадебные фотографии, но слайдов еще, слава богу, не было. Филипп очень хотел поговорить с Дареном о Сенте. Сейчас, пока женщины на кухне, ему представилась такая возможность. Он, конечно, не собирался нарушать обещание, данное Сенте, и распространяться о своих отношениях с ней. В том, чтобы обсуждать ее, скрывая, что Сента для него не просто знакомая, будет даже что-то приятное. Но пока Дарен тарахтел без умолку, увлеченный выбранной им самим темой, и не давал Филиппу никакого шанса. Пришлось терпеливо ждать удобного случая. Филипп уже знал этот восторг, когда ему доводилось произносить имя Сенты при других людях или упоминать о ней вскользь, беспечно и равнодушно, в разговорах с матерью или Черил:
— Сента, ну, та девушка с какими-то не то пепельными, не то серебристыми волосами, которая была подружкой невесты, она наверняка хорошо получится на фотографиях, — а потом дерзко добавлять: — Никогда не скажешь, что эта Сента, подружка невесты, родственница Дарена, правда?
Отец Сенты приходился матери Дарена братом. В это трудно поверить: у них не было ни одной общей черты, ни цветом кожи, волос, глаз они не походили друг на друга. Сложенные совершенно по-разному, они еще и казались людьми разных рас. Волосы у Дарена были желтоватые, тонкие и жесткие, как солома, глаза — голубые, черты лица грубые, хотя и красивые, кожа румяная. Когда-нибудь его густо-красные щеки будут свисать на воротничок рубашки, а нос станет похож на крупную клубнику. Дарен был ничем не примечательный мужчина, валет в колоде карт.
Заполняя короткую паузу, повисшую, когда Дарен убирал в желтый конверт фотографии, Филипп сказал:
— Я не был знаком с твоей двоюродной сестрой, Сентой, до свадьбы.
Дарен поднял глаза. Он молчал несколько секунд и, как казалось Филиппу, смотрел на него с изумлением. У Филиппа мелькнула странная мысль, смешанная с чувством тревоги, что Дарен сейчас начнет отрицать, что у него есть кузина, или даже скажет: «Кто? Ты говоришь о Джейн, да? Она только говорит, что ее зовут Сента».
Но Дарен не удивился. Ни изумления, ни возмущения, ни чего бы то ни было в этом духе — просто заторможенная реакция, обычная для Дарена.
Он расплылся в хитрой улыбке:
— Тебе, значит, она нравится, да, Фил?
— Я ее не знаю, видел ее только один раз, — Филипп понял, что впервые солгал ради Сенты, и сам удивился, зачем это сделал. И тем не менее продолжил: — Она ведь твоя двоюродная сестра?
Такой вопрос оказался Дарену не по силам, и он ответил в каком-то замешательстве:
— Двоюродная, троюродная… не помню, чтобы я когда-нибудь интересовался всем этим. Знаю только, что моя мама — ее тетя, а ее отец — мой дядя, вот почему я считаю ее своей двоюродной сестрой. Правильно? — Дарен вернулся на более безопасную и проверенную позицию: — Ну давай же, Фил, признайся: она тебе нравится?
Проницательный взгляд и замысловатая улыбка — вот какой реакции ждал Дарен, и Филипп без лишних усилий оправдал его ожидания. Дарен подмигнул в ответ:
— Она странная, эта Сента. Посмотрел бы ты, где она живет, — это же настоящая крысиная нора, просто свалка. Когда нужно было уладить что-то насчет платьев и всякой всячины, Фи сказала, что ни за что в жизни не пойдет туда, и я не знаю, стоит ли ее осуждать. А ведь Сента могла бы замечательно жить с дядей Томом в Финчли. Лечиться ей пора.
Чувствуя, что выдает себя с каждый словом, Филипп все же не мог остановиться:
— Значит, Фи ее знает плохо?
— Пускай это тебя не беспокоит, старина: ее знаю я. Могу тебя туда провести, если нужно.
Он больше не тратил слов на Сенту, а вернулся к разговору о Гернси, своей страсти к высотам, глубинам, величинам и перепадам температур. Филипп послушал какое-то время, а затем извинился и ушел. Он должен быть у Сенты в девять, а еще нужно кое-что уладить наверху. Филипп подумал, что Фи, если останется, может после его ухода заглянуть в его комнату. Она никогда не входила туда, живя здесь, и ей незачем было заходить сейчас. Но Филиппа одолевали какие-то предчувствия — или обычные опасения. Статуя по-прежнему стояла в его комнате, ничем не накрытая, в углу, между платяным шкафом и окном.
Было без десяти девять, но еще не стемнело, и в тусклом свете мраморная кожа Флоры мерцала, как перламутр, и в то же время была очень похожа на настоящую, женскую. В жизни Флора была Сентой. Принадлежал ли этот спокойный и одновременно мечтательный взгляд, устремленный далеко за горизонт, только ей одной? А эти сомкнутые губы, выполненные в идеальной пропорции к прямому изящному носу? Сента, когда они ходили в ресторан, даже причесалась так же, как Флора: уложила волосы локонами и заколола на висках. Филипп почувствовал внезапное желание, которое, впрочем, счел глупым и быстро подавил, поцеловать эти мраморные губы, казавшиеся такими мягкими. Он снова завернул статую, на этот раз не в холодный и скользкий пакет, а в старый трикотажный свитер, и засунул в глубину шкафа.
Говоря о Сенте, ища и находя подтверждения ее слов, — Филипп казался себе предателем, но он действительно сомневался и боялся — ощущая на губах вкус ее мелодичного имени и слыша, что другие произносят его так бездумно, он наполнялся новой, еще более неистовой страстью. Невозможно больше ждать, он должен быть с Сентой. Он задыхался, когда сидел в машине и проклинал красный свет светофора. Филипп бежал по грязным ступенькам, его тело напряглось, он был возбужден, никак не мог попасть ключом в замок, — а потом повеяло ароматом дымящихся китайских палочек, дверь незаметно отворилась и впустила его в манящее, пыльное и загадочное владение.
Глава 6
Боярышник, с которого уже давно опали все цветы, превратился теперь в обычный зеленый куст. Под ним стояла статуя Купидона, держащего лук и колчан со стрелами. Филипп не мог хорошенько разглядеть ее, потому что в комнате по-прежнему не было бинокля. Всего остального тоже не было: миссис Райпл выполнила условия «Розберри Лон» и убрала книги по кулинарии, камин, всю мебель и напольное покрытие. Осталось совершенно голое пространство.
