– Что ж, это вполне понятно. Вряд ли это то, о чем следует кричать с крыши. Я и о письмах знаю.
– Здесь не о чем беспокоиться, Дженни. – Гарольд смущенно кашлянул. – Неверное толкование, плод воображения…
– Брось, Гарольд. Ты разговариваешь со мной, с Дженни. Если ты мне не доверяешь, то кому можешь доверять? – Судя по выражению лица Гарольда – никому, и тем более в том, что касалось Розалинды.
– Где она? – уже мягче, спросила я и взяла его под руку. – Я хочу помочь ей. В прошлом году она делала для меня все, что могла, и я этого не забыла. Позволь мне поговорить с ней, Гарольд.
– Ты… э-э… действительно думаешь, что это необходимо? – смущенно спросил Гарольд, разрываясь между желанием помочь жене и боязнью ее ярости.
– Думаю, необходимо. Если она мучается так, как говорят Мэри и тетя Гарриет, то, пожалуй, я смогу понять ее лучше, чем кто-либо другой.
Взгляд Гарольда нервно заметался между лестницей и моим лицом. Очевидно, он не мог принять решение, и я сделала это за него.
– Я иду наверх. Не волнуйся. Если хочешь сделать что-нибудь полезное, можешь приготовить кофе.
– Э-э… кофе, – беспомощно повторил Гарольд, испуганно глядя, как я поднимаюсь по мраморным ступенькам к спальням.
Наверху было тихо. Пройдя по толстому ковру мимо нескольких дверей, я остановилась у той, которая, как мне показалось, должна была вести в спальню хозяев, и постучала.
– Кто там? – Голос Розалинды звенел от страха. – Уходите. Уходите!
– Это я, Дженни.
На мгновение воцарилась тишина, а потом снова раздался ее голос, глухой и усталый:
– Уходи, Дженни.
– Нет. Я хочу поговорить с тобой. Открой дверь, Розалинда.
– О, Дженни! – Дверь распахнулась, и Розалинда, истерически рыдая, бросилась мне в объятия.
Я крепко обняла ее и повела к кровати, нашептывая слова утешения:
– Не плачь, Розалинда. Все в порядке. Все будет хорошо.
– Нет! Ты не понимаешь, Дженни! О Господи! – Она вырвалась из моих рук и яростно замолотила кулаками по подушкам.
– Я знаю, что ты пыталась убить себя, – мягко сказала я. – И о письмах знаю. Ты непременно должна рассказать мне о них. Я хочу помочь тебе.
– Зачем? – набросилась она на меня. У нее по щекам были размазаны полоски туши, а волосы сбились в войлок. – Зачем тебе помогать мне?
– Затем, что я твоя кузина, и затем, что я тебя люблю.
Ее лицо снова скривилось, и по щекам потекли слезы.
– О, божественная Дженни, прости меня. Я такая дрянь. И я боюсь. Я так боюсь!
Ее глаза стали стеклянными от страха, она задрожала. Лежа на кровати и вцепившись руками в подушки, она совершенно не походила на легкомысленное создание прошлого вечера. Слезы капали на простыни, Розалинда шмыгала носом, а я в ужасе смотрела на нее. Теперь это была не игра, передо мной была напуганная женщина, которая больше не беспокоилась о том, как она выглядит. Пройдя к туалетному столику с огромным набором косметики, я нашла носовые платки и протянула их Розалинде. Она зажала их в руке, даже не подумав воспользоваться, и простонала:
– Я боюсь, Дженни. О Господи, я так боюсь!
– Но почему? Что было в тех письмах? В них не может быть ничего такого, что могло бы шокировать меня, Роуз. Расскажи и позволь мне помочь.
– Нет… Нет… – замотала она головой, так что волосы упали ей на лицо. – О, Дженни, прошу тебя. Пожалуйста!
Непроизвольно прижав Розалинду к себе, я почувствовала, как ее тело содрогается от рыданий, а ногти больно впиваются в мои руки.
– Я хотела бы никогда об этом не говорить, Дженни, но я боялась, а теперь… – Замолчав, она покачала головой.
– Что?
– Не могу, Дженни. Я не могу…
– Может, пусть Гарольд скажет твоему агенту, как плохо тебе было, и убедит его, что ты не в состоянии играть роль царицы Савской?
Она озадаченно посмотрела на меня, по-видимому, совершенно забыв о роли в фильме. Больше часа я обнимала Розалинду, пока не утих поток слез.
– Ложись и поспи.
– Не позволяй никому входить сюда, хорошо? – Ее голос снова приобрел былую силу. – Обещай мне, что не позволишь никому увидеть меня. Майлз не должен никому сообщать, где я.
– Он не сообщит, я обещаю. Постарайся заснуть.
Она послушно легла, а я накинула шелковые простыни на голые плечи и, опустив жалюзи, погрузила комнату в темноту. Когда я обернулась, Розалинда, исчерпав остатки сил, уже закрыла глаза, и я, осторожно убрав волосы от ее лица, тихо вышла из комнаты.
– С ней все в порядке? – спросил Гарольд, с беспокойством дожидавшийся меня внизу.
– Нет. Она показывалась врачу?
– Она не хочет. Она просто хочет оставаться здесь, но ей это не помогает. Я думал, что через пару недель… но… – Он беспомощно развел руками.
– Гарольд, пока ты не ликвидируешь то, что так пугает ее, ей ни за что не станет лучше.
– Пугает ее? – Гарольд постарался сделать вид, что не понимает, но ему это не удалось.
– Я говорю о письмах, которые она получала. Они еще приходят?
– Я… э-э… – Он нервно кусал ноготь большого пальца.
– Кроме тети Гарриет, я единственная родственница Розалинды. Итак, ты собираешься быть со мной откровенным или нет?
– Ей это не понравится…
– Она не в том состоянии, чтобы судить об этом, и все, чего я хочу, – это помочь ей. Но я не смогу этого сделать, если не узнаю, что именно наводит на нее такой страх.
– Я не могу рассказать тебе.
Со стороны Гарольда это было поразительно твердое заявление.
– Почему? – рассердилась я. – Я ее кузина и, кроме Мэри, единственная подруга, которая у нее есть. Что было в тех письмах?
– Гарольд прав, Дженни, – вмешалась появившаяся на пороге тетя Гарриет. – Он не может рассказать тебе, потому что Розалинда сожгла их и мы сами не знаем, что в них содержалось.
– Ты хочешь сказать, что они больше не приходят?
– Да, – в один голос ответили они оба.
Я перевела взгляд с Гарольда на тетю Гарриет, совершенно не сомневаясь, что они лгут. То, что лжет Гарольд, не особенно удивило меня, но то, что тетя Гарриет не хочет говорить правду, лишило меня дара речи.
– Думаю, нам лучше оставить Гарольда, ему надо отдохнуть, он сегодня плохо спал.
– Да, конечно.
Гарольд вытер со лба капли пота и проводил нас.
– Значит, ты не считаешь, что я полностью выздоровела? – обратилась я к тете Гарриет, когда дверь виллы закрылась за нами и мы вышли в сад.
