Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
И только тогда принц вспомнил, что у шута тоже был сын.
18
Второе задание
На этот раз Офелия проснулась не из-за стрекочущих в темноте крылышек феи. Спросонья ей послышалось, что сам лес пришел к ней в комнату. Но когда она села в постели, то увидела, что у изножья стоит Фавн и суставы у него поскрипывают, как ветки старого дерева на ветру.
– Вы до сих пор не выполнили второе задание, – проворчал Фавн.
Снова он выглядел иначе. Сильнее. Моложе. Сегодня он показался Офелии похожим на раздраженного льва – с этими его кошачьими глазами, аккуратными круглыми ушами и длинными светло-желтыми волосами, очень напоминающими гриву. Лев, козел, человек – он был всеми сразу и ни одним из них. Он был… Фавн.
– Я не могла! – стала оправдываться Офелия. – У меня мама больна! Очень сильно!
– Это не повод отлынивать! – зарычал Фавн, жестами выписывая в ночи свой гнев.
И, помолчав, добавил:
– На сей раз я вас прощаю. А для мамы я кое-что принес.
В руках у него оказался бледный бугристый корешок размером крупнее, чем кулак. Офелии почудилось, что у корня кривые растопыренные ручки и ножки. Словно это только-только рожденный младенец, так и застывший в крике.
– Это корень мандрагоры, – объяснил Фавн, протягивая странную корягу Офелии. – Растение, которое мечтало стать человеком. Положите его в миску со свежим молоком, поставьте маме под кровать и каждое утро давайте ему две капли крови.
Офелии не нравился запах корня, не нравилась уродливо-человеческая форма. Как будто ребенок, у которого нет ни ступней, ни ладошек, зато огромный рот.
– А теперь – никаких больше отговорок! Нельзя терять время!
Фавн хлопнул в ладоши.
– Скоро полнолуние! Ах да… – Он снял с плеча деревянную торбу. – Чуть не забыл! Мои малышки вас проводят.
Он положил торбу на одеяло. Из нее доносилось щебетание фей.
– Да! Вы пойдете в очень опасное место. – Фавн предостерегающе поднял палец, а линии узора у него на лбу закружились, точно водоворот на бездонной реке. – Намного опаснее прежнего. Поэтому будьте осторожны!
Офелии показалось на миг, что Фавн всерьез о ней беспокоится.
– Тварь, что там дремлет… – Он покачал рогатой головой и брезгливо нахмурился. – Это не человек, хотя и похож немного. Он очень стар, хитер и жесток… И очень голоден.
Фавн выхватил прямо из воздуха большие песочные часы и поставил их на кровать.
– Вот, они вам тоже понадобятся. Вы увидите стол, уставленный роскошными яствами, но ничего не ешьте и не пейте. Ни капли, ни кусочка! – На этот раз обе руки Фавна изобразили в темноте предупреждающий знак. – Совсем ничего!
Офелия посмотрела, что оказалось у нее на одеяле: корень мандрагоры, деревянная торба, стеклянные часы. Три подарка… Будто у героев ее любимых сказок. В сказках подарки всегда пригождались – если только их не потерять и не потратить впустую.
– Со-вер-шен-но ничего! – повторил Фавн, тыча перед собой когтистым пальцем. – От этого зависит ваша жизнь.
И не успела Офелия попросить объяснений, как он исчез.
19
Пещера в лесу
До пещеры, где укрылись партизаны, от мельницы идти было полчаса. Вход в пещеру удачно заслоняли деревья, а внутри кое-как разместились человек десять и их пожитки: несколько узелков рваной одежды, стопка потрепанных книг и тонкие одеяла, под которыми невозможно согреться; последние остатки прежней жизни, от которой эти люди отказались, потому что не могли смириться с грохотом сапог и с «чистой Испанией» Франко. За свободу приходится платить высокую цену.
– Я принесла ору́хо. – Мерседес достала из сумки бутылку любимого Видалем алкоголя. – Еще табак и сыр. И письма есть.
Те, для кого нашлись письма, разобрали конверты дрожащими руками и ушли вглубь пещеры, чтобы прочитать, что им пишут близкие. Другие мечтательно принюхивались к сыру, который для них украла Мерседес. Запах возвращал в прошлое, когда они сами делали сыр из козьего молока, а за свободу не нужно было платить страхом и лишениями.
Пациент, ради которого Мерседес привела сюда Феррейро, лежал на старой походной койке и читал истрепанную книгу, опираясь головой на свернутый спальный мешок. Его называли Французом, и у него были очки – самое ценное, что ему удалось сохранить от прежней жизни.
Когда доктор склонился над его забинтованной ногой, он спросил, не отрываясь от книги:
– Что скажете, доктор? Я ее потеряю?
Доктор снял пиджак и засучил рукава:
– Посмотрим…
В эти темные времена доктор Феррейро находил утешение в своей профессии. Ему нравилось лечить, пока другие занимаются разрушением, но даже целительство стало смертельно опасным. Человек, которому он решился помочь, сам приговорил себя к смерти, когда ушел в леса, и Феррейро понимал, что, помогая партизанам, принимает на себя тот же приговор.
Он не сразу собрался с духом снять пропитанные кровью бинты. Несмотря на многолетнюю практику, он никак не мог привыкнуть, что иногда, чтобы помочь, нужно причинить боль. Когда доктор отодрал присохшие бинты, Француз дернулся и еле сдержал стон. Феррейро невольно задал себе вопрос: многие ли здесь жалеют о том, что ввязались в борьбу за, похоже, проигрышное дело?
Мерседес принесла с собой газету, и друг Педро, по прозвищу Заика, стал читать вслух. Неизвестно, почему Заика не мог выговаривать слова, не разбивая их на кусочки. Феррейро мог предположить по своему врачебному опыту, что заикание – признак тонкокожей натуры, которая не может отгородиться от тьмы этого мира. Этот недуг часто возникает у людей мягких, которые слишком остро все чувствуют. Заика до сих пор был с виду словно мальчик, с печальным добрым лицом; его темные глаза смотрели на мир изумленно и растерянно.
– Британские и к-к-канадские войска высадились на северном побережье Фр…р…
– Франции, дурачина! – крикнул кто-то и вырвал у него газету, скрывая за злостью свой страх.
Кто знает, что принесут новости?
– Высадка более ста пятидесяти тысяч солдат дарит нам надежду, – прочел этот человек.
Надежда… Феррейро взглянул на раздробленную ногу Француза. Пуля, конечно, сильно ее повредила. Пулевые ранения – слишком знакомое зрелище для доктора в военное время, а то, что он видел сейчас, было ужасно. Хорошо, что старик не может разглядеть рану. Старик? – мысленно переспросил Феррейро. Француз – примерно его ровесник.
– Под командованием генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра…
Француз охнул, когда Феррейро потрогал его ногу.
– Все плохо?
– Послушай, Француз… – В мягком голосе Феррейро звучало сочувствие. Он снял очки, понапрасну стараясь хоть на минуту перестать все видеть слишком отчетливо. – Ногу не спасти.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
