Книга Пациент особой клиники - Себастьян Фитцек

Трамниц

Маленький мальчик мчался так, как никогда раньше не бегал. И такой прыти трудно было ожидать от того, кому всего-то исполнилось семь с половиной лет. Семь с половиной лет, прожитых им в своей грязной и убогой жизни. К тому же тоненькие и не особо длинные детские ножки у него словно онемели. Можно даже сказать, атрофировались. Но другого ожидать и не приходилось. Ведь он целыми днями не мог вытянуться во весь рост.

Тем не менее нестерпимый зуд в бедрах имел и свои преимущества, поскольку заглушал боль, возникавшую в голых ногах мальчика, когда он наступал на ветку, камень или еловую шишку.

К счастью, только что прошел дождь, и лесная почва стала немного мягче. В разгар лета при таком рывке в неизвестность он наверняка давно бы поранился, получив многочисленные порезы.

Было темно, и облака висели очень низко. Словно «понос по утрам», как говаривал его отец, не объясняя толком, что именно имел в виду.

Мальчик свернул вправо на слабо просматривавшуюся тропинку, какой в хорошую погоду наверняка пользовались велосипедисты, катавшиеся здесь на своих горных велосипедах и стремившихся оказаться на Тойфельсберге[4]. При этом он потерял равновесие, споткнувшись о корень, который громко треснул под его весом. Ногу пронзила боль, как будто мальчик попал в капкан. При падении он непроизвольно попытался смягчить удар рукой, но это принесло лишь дополнительную и не менее резкую боль, пронзившую всю конечность от запястья до плеча.

– Проклятье! – воскликнул мальчуган, но не заплакал, поскольку очень хорошо усвоил уроки, преподанные ему внизу, в подвале.

И те уроки не шли ни в какое сравнение с той слабой болью, которую он почувствовал при этом смешном падении в темноте.

Он ни за что не стал бы плакать, как бы больно ему ни было. «Мальчики не плачут». Разве не так называлась любимая песня его отца?

– Проклятье! Проклятье! Проклятье! – повторял он.

– Так выражаться нельзя! – внезапно послышался голос прямо позади него.

Этот голос сопровождался звонкой затрещиной, от которой мальчик снова упал. И тогда, осознав, что побег вновь не удался и отец опять догнал его, он уже не смог сдержать слез.

Не прошло и десяти минут, как они снова были дома. Их дом располагался на опушке леса в таком районе, какой семья вряд ли могла бы себе позволить, если бы папа не получил работу сторожа в хоккейном клубе. В качестве оплаты ему предоставили право на проживание в маленьком домике, стоявшем за игровыми площадками.

– Мы еще немного потренируемся, – сказал папа, когда они вошли, с головы до ног покрытые потом и грязью.

Однако мама их даже не слышала. Она скрутила себе сигаретку и, как загипнотизированная, уставилась на экран телевизора, где шло очередное порно. Мама постоянно приносила новые кассеты из видеотеки, поскольку папа терпеть не мог, придя домой с работы, смотреть фильм, который он уже видел.

– Ну, давай же, – стоя перед «Трикси», проговорил отец, когда они спустились в подвал.

Мальчик понятия не имел, почему папа дал этой штуковине именно это имя. Оно звучало слишком ласково для того, что на самом деле представляло собой такое творение, – деревянный ящик, наполненный страхом.

– Ну, лезь же!

Мальчуган колебался недолго, ведь в последний раз, когда он отказался лезть в инкубатор, папа сломал ему нос и в течение месяца не позволял ходить в школу. На этот раз наказание, безусловно, было бы гораздо суровее, ведь он попытался убежать из дому. Поэтому сынишка неуклюже (после падения чертова нога все еще адски болела), опираясь на деревянную ступеньку, вскарабкался на верстак, на котором находилась напоминавшая детский саркофаг «Трикси». Как только он лег на разрезанное полотенце, служившее единственным «матрацем» в ящике, папа закрыл крышку и немного присел, чтобы побеседовать с ним через одно из двух окошек из оргстекла, проделанных на боковой стенке и позволявших просунуть в них руку.

– Почему ты сбежал? – поинтересовался отец.

Папа обладал хорошим чутьем и всегда знал, когда сынишка его обманывал. Поэтому малышу лучше было говорить правду.

– Потому что я боюсь, папа, – заикаясь от страха, ответил он.

Возникла пауза. Отец довольно долго молчал, а потом изрек:

– Понимаю. Помнишь, я говорил тебе, чего ни в коем случае нельзя совершать, если тебя одолевает страх?

– Помню. Убегать.

Отец согласно прищелкнул языком и заметил:

– Совершенно верно. Ты должен противостоять самому сильному твоему страху. Смотреть ему прямо в лицо. Это называется «проявлять выдержку перед боязнью».

Мальчик в инкубаторе закрыл глаза, собрал воедино все свое мужество и сказал:

– Я… я не думаю, что это будет лучше, папа. Мой страх… Он будет здесь внутри только увеличиваться.

– Да? Ты так считаешь?

– Я бы лучше…

– Что?

– Поиграл с Томасом и Алексом, моими друзьями. Там, на улице.

Отец немного помолчал, а потом сказал:

– Гм. А я думал, ты хочешь зверушку.

Мальчик снова открыл глаза и попытался через одно из двух круглых отверстий, закрытых оргстеклом, взглянуть на папу, но, кроме пыльного пола подвала и банки лака рядом с садовым инвентарем, ничего не увидел.

– Да, хочу! – взволнованно поспешил сказать он, опережая очередной вопрос отца.

«Конечно, я хочу питомца», – подумал мальчик.

– Еще и это, – рассмеялся отец.

Затем он ненадолго замолчал, а потом сказал:

– Я так и думал, малыш. Вот почему у папы для тебя есть кое-что. Конечно, чтобы его найти, мне пришлось потратить некоторое время.

С этими словами отец открыл боковое оконце.