Книга Андреевское братство [= Право на смерть ] - Василий Звягинцев

Домой, в Москву, я возвращаться не хотел. Категорически. Можете называть меня трусом и паникером. Ради Бога. Хотя лично я не уверен, что такой оценки заслуживает человек, не желающий добровольно лезть в мышеловку, как бы привлекательно ни выглядела в ней приманка.

После того как удивительно удачно (хотя и вполне безрассудно, с точки зрения чисто навигационной) я проскочил между двумя крыльями очень вовремя подоспевшего жуткого тайфуна, и ценой всего лишь одного сорванного паруса и выбитых стекол кокпита мы с Аллой избавились от казавшейся неминуемой встречи. Нашим покойничкам не оставалось ничего другого, как подстерегать нас в Москве по хорошо им известному адресу.

Если, конечно, мы вообще им теперь нужны.

Разумеется, логика представителей загробного мира может оказаться абсолютно непредсказуемой, но тогда говорить вообще не о чем. Никаких других способов мышления, кроме общедоступных, в моем распоряжении все равно не имелось, я мог только, по возможности оригинально, комбинировать стандартные блоки идей и поступков в надежде, что противник в итоге запутается и потеряет след.

Добравшись до Гонолулу, мы чуть не сутки просто отсыпались в номере, потому что последнюю неделю я ни разу не спал больше двух часов подряд.

Зато, проснувшись на рассвете, подойдя к панорамному окну, увидев со стометровой высоты черно-синюю вогнутую чашу океана под бледным куполом неба, готовым принять в себя обещающий вот-вот вынырнуть из волн солнечный диск, я с неожиданным облегчением ощутил, что все плохое — в прошлом.

Я подождал — а что, как эта внезапная эйфория столь же неожиданно пройдет? Так со страхом ждешь возвращения вымотавшей всю душу и вдруг утихшей зубной боли.

Нет, не возвращалась. Даже наоборот. Уверенность, что все образуется, только окрепла.

Побрившись и вообще приведя себя в цивилизованный вид, я спустился в круглосуточно работающий в цокольном этаже торговый центр и на свой вкус выбрал для Аллы легкое, светящееся изнутри платье цвета морской волны, по которому порхали райские птицы, изящные туфельки на каблучках и еще кое-какую мелочь.

Когда она вышла из ванной в белом купальном халате, я уже разложил на обширном диване то, в чем ей предстояло выйти в свет.

— Что это, Игорь? Для меня? Ты думаешь, я это должна надеть?

— Естественно. Мне как-то поднадоели за последнее время дамы, напоминающие беглецов из лагеря военнопленных… Да и местная публика вряд ли отнесется к твоим грязным шортам с пониманием…

— Ты совсем сумасшедший, милый. Это наряд для вечернего коктейля, в лучшем случае, а не для утреннего выхода в город.

— А мне нравится. Впрочем, в город можешь идти в чем хочешь, а завтракать уж придется в этом…

Солнце оторвалось от края океана, и хрустальные призмы потолка засияли красными, синими, золотыми искрами.

— Ну, хорошо. Выряжусь, как дама полусвета. Только в награду за твой героизм в борьбе со стихиями. Однако до завтрака еще минимум три часа, и я бы хотела просто погулять по набережной.

— Думаешь, это лучший вариант? Можно придумать и поинтереснее…

Легкая эйфорическая волна, будто после пары бокалов шампанского натощак, продолжала нести меня, и держался я с Аллой неожиданно раскованно, раньше так не получалось, стиль общения и пределы допустимого поведения не явно, но твердо определяла она.

Чтобы убедиться в достигнутом и развить успех, я потянул ее к себе за длинный конец пояса. Одинарный узел легко распустился. Алла, тоже удивленная сменой ролей, уронила с плеч халат.

…Мы ведь с ней впервые оказались по-настоящему одни после года разлуки в приличном номере с широкой и чистой постелью, а не в сыром и душном бетонном бункере, и сама Алла была отдохнувшая, вымытая в ванне со всякими ароматическими и смягчающими кожу солями и шампунями, а главное — не сковывал ее тяжелый многодневный стресс.

Я и не помню, когда последний раз испытывал нечто похожее. Есть особое упоение в том, что женщина, обычно холодновато-сдержанная, удерживающая на расстоянии одним лишь коротким взглядом, вдруг теряет голову, погружаясь в сумрачную пучину страсти и инстинктов… То тяжело дышащая, одновременно агрессивная и покорная, шепчущая бессвязные ласковые слова и жаждущая их, то бессильно распластавшаяся на смятых простынях, едва отвечающая на поцелуи мягкими губами, и вновь, после короткого отдыха, жадно требующая новых изощренных, мучительно-сладостных ласк…

В такие моменты почти невозможно представить эту жрицу любви другой, надменной, строго и элегантно одетой, когда сама мысль об обладании ею кажется кощунственно-абсурдной. Потом, опираясь спиной о высоко взбитую подушку, заложив руки за голову и глядя в окно на затягивающие горизонт тяжелые темные тучи, она будто в шутку спросила:

— А может, лучше вообще никуда не ходить? Нам, кажется, и здесь не так уж плохо. Закажем завтрак в номер…

— И обед, и ужин…

Я вообще-то могу представить себе и такой способ проведения отпуска, но сейчас хотелось несколько большего разнообразия. За стенами как-никак Гонолулу, а не осенняя Вологда.

Вот и пришлось напомнить Алле о ее недавнем желании.

Наверное, лучше бы я этого не делал.

Пока мы сумели наконец выйти на улицу, погода окончательно испортилась. Западный ветер — отголосок пронесшегося над океаном тайфуна — пригнал густо пропитанные водой тучи, и по набережной нам гулять не пришлось. Первые крупные капли перешли в ровный, звенящий и шелестящий дождь.

От горячих плит тротуара поднимался пар, океан, только что густо-синий, приобрел тусклый оловянистый блеск.

Зато очень уютным оказалось кафе на крыше нашего отеля… А уж вид из него открывался абсолютно сказочный.

За завтраком она попыталась было осторожно завести разговор о наших планах, но я сразу понял, к чему она клонит, и достаточно твердо пресек эту тему.