— Но сегодня ты грустишь, — возразил пресвитер Иоанн. Балкис смущенно поерзала на стуле.
— О, — ответила она, — наверное, я всегда буду тосковать по прекрасным, величественным аллюстрийским лесам, дядюшка. Но теперь там у меня нет дома, а здесь — есть. Пройдет время — и я избавлюсь от этой тоски.
Пресвитер Иоанн озабоченно нахмурился, но не стал более упоминать о предложенной им Балкис поездке. Зато о ней упомянул его сын — после ужина, в своих покоях, в обществе десятка расфранченных придворных и сопровождающих их дам.
— Вот уж действительно, — фыркнул он, — поездка по провинциям! И зачем ей ближе знакомиться со страной, если она никогда не будет ею править?
Один из придворных, разгадав настроение принца, проворно проговорил:
— Всей страной не будет, но, быть может, какой-то ее частью?
Одна из дам поежилась.
— Разделять страну? Но тогда обе ее половины будут слабыми и станут легкой добычей для варваров.
Все вельможи и дамы дружно поежились, следуя ее примеру. Им всем довелось испытать на себе ужас ига варваров.
— Да и кто она такая? Откуда взялась? Не самозванка ли? — с отвращением вопросил другой вельможа. Он уже несколько лет старательно втирался в доверие к принцу Ташишу и теперь сильно переживал из-за того, что его труды могут пойти насмарку.
— Откуда она взялась, — со вздохом проговорила другая дама, — это нам всем прекрасно известно. Она — дочь сестры пресвитера Иоанна, которая перед своей гибелью сумела даровать дочери свободу. И теперь эта девица явилась сюда, дабы принять титул матери.
— И забрать у принца половину наследства, — мрачно добавил некий вельможа.
Принц Ташиш поморщился, но небрежно махнул рукой:
— Уверен, мой отец изберет верное решение, наилучшее для интересов империи.
— Вернее сказать — такое, какое он сочтет наилучшим, — буркнул другой придворный. Он решил, что лучше облечь в слова те чувства, которые сам принц боялся высказать из уважения к отцу. — Согласен: эта девушка очаровательна и своими чарами способна заставить владыку сделать все, чего она ни пожелает. Но вот сумеет ли она править хорошо и мудро?
— Пока она не выказала ни малейшего желания править страной, — возразил принц. Он всеми силами старался, чтобы ни у кого не возникло подозрения в его бескорыстии.
— Если она этого не желает, — спросил тот вельможа, что заговорил первым, — почему же тогда ваш отец хочет, чтобы она познакомилась со страной?
Принц нервно отвернулся, не в силах опровергнуть собственное заявление так, чтобы это не прозвучало глупо.
Двое придворных помоложе, которые проводили с принцем больше времени, нежели остальные, обменялись многозначительными взглядами. Сикандер едва заметно усмехнулся, а напомаженные губы Корундель тронула улыбка.
Когда вельможи покинули покои принца, Сикандер и Корундель отстали, не желая, чтобы их разговор кто-нибудь подслушал.
— Не думаю, — сказал Сикандер, — что принц сильно огорчился бы, если бы принцесса исчезла.
— А я думаю, — ответила Корундель, — что он бы даже пожелал щедро отблагодарить тех, кто бы помог ей исчезнуть.
— Но что, если она не пожелает исчезать? — вопросил Сикандер.
Корундель вздернула подбородок.
— В таком случае нужно ей показать, каковы преимущества ее исчезновения.
— Ты настолько же умна, насколько красива, — усмехнулся Сикандер. — И как же мы сумеем убедить ее в том, что ей стоит вновь отправиться в странствия?
— У меня есть порошок, который можно подсыпать ей в вино, — ответила Корундель. — Мне его продал половецкий шаман. Думаю, он не так уж верен христианскому или мусульманскому богу, как должен бы добропорядочный житель Мараканды.
— А также он не верит ни в Будду, ни в учение Конфуция? — улыбнулся Сикандер. — Если он варвар, то скорее всего сочувствует нашим бывшим завоевателям.
— Может быть, может быть. — Корундель злорадно улыбнулась. — И наверняка знаком с каким-нибудь варварским колдуном, который не окончательно отрекся от Агримана.
Ей, как и многим придворным дамам, не пришлась по сердцу красивая и живая юная принцесса, неожиданно появившаяся при дворе и очаровавшая молодых людей своей грациозностью, миловидностью и чистотой невинности. Однако Корундель знала, что тот, кто столь внезапно появился, мог бы столь же внезапно исчезнуть. К тому же она свято верила в непостоянство мужчин.
В солярии воцарилась тишина. Все неотрывно смотрели на свиток. С виду он казался совершенно безобидным — всего лишь свернутый в трубку лист пергамента, перевязанный лентой и скрепленный большой сургучной печатью с барельефом герба отправителя.
Молчание нарушил дедушка Рамон:
— Специальная доставка, я так полагаю.
— Похоже на то, — согласилась бабушка Химена. — Видимо, дело срочное, если послание отправили, прибегнув к волшебству, сынок.
— Наверняка, — кивнул Мэт.
Однако никто не сдвинулся с места и не поднял свиток с ковра. Стражники и гувернантка явно опасались колдовства, а маги — Мэт, его мать и отец — страшились вестей, которые могли содержаться в послании.
Наконец Алисанда проговорила:
— Не будешь ли так добр, супруг мой, и не поднимешь ли этот свиток?
— Пожалуй, стоит это сделать, — отозвался Мэт, наклонился и, подобрав свиток, удивленно воскликнул: — Послание адресовано мне!
Он показал пергамент остальным. И действительно: на свитке красовалось имя Мэта, выписанное затейливой каллиграфической вязью.
— Ну, тогда ты и распечатай свиток, — несколько нетерпеливо произнесла Алисанда.
— А? Ну да, конечно! — Мэт развязал ленту, сорвал печать и развернул пергамент. По мере того, как он читал послание, глаза у него становились все круглее и круглее.
— Можно поинтересоваться, о чем там написано? — уже не скрывая нетерпения, осведомилась Алисанда.
— Это письмо от пресвитера Иоанна, — сообщил Мэт и многозначительно посмотрел на Алисанду.
— О боже! — вздохнула Алисанда. — Мир снова взывает к нам! Порой я так завидую женам простых горожан — ведь им не приходится бояться того, что государственные дела растревожат их в то время, когда они наслаждаются мгновениями покоя в кругу семейства.
Детям такие речи матери были хорошо знакомы. Они уже не раз слыхали что-то подобное. Каприн философски вздохнул, поцеловал мать, обнял отца и бабушку с дедушкой и направился к гувернантке. Алиса приготовилась закапризничать, но Алисанда тут же принялась уговаривать ее:
— Ну будет, будет, малышка. Ты же знаешь, я бы ни за что не отослала тебя в детскую, если бы это не было очень нужно. Не сердись и не дуйся: твоя мама — королева, и она не всегда может поступать, как ей захочется.
