Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
– Почему, папа, ты так еще не сделал? – встревоженный развитием разговора, машинально повторил тот.
– Потому что тем самым я нанесу тебе глубокую психологическую и репутационную травму, – спокойным голосом объяснил отец.
Да, был такой разговор у них. Старика иногда будто прорывало.
И потом… он мог элементарно выпить, капитально и безнадежно. Делал он это тоже очень по-своему, не принимая во внимание ни время, ни обстоятельства. Мог проснуться в три часа ночи и выпить литр водки без закуски, только слушая композиции Андре Кардинала, осточертевшего Павлу за годы жизни под родительской крышей. Одни и те же треки, от разных исполнителей и в разной аранжировке, но с тем же тоскливым сюжетом и по кругу. С периодичностью как минимум раз в два месяца Паша то и дело поневоле слышал эту музыку, отчего возненавидел композитора всей душой. И если когда-либо потом ему случалось слышать мелодии отцовского любимца, Павел начинал немедленно задыхаться и краснеть лицом, отчего все это напоминало аллергию на какой-нибудь аромат или шерсть каких-нибудь животных и не вызывало у окружающих никакого удивления.
Андре Кардинал возник в жизни Паши где-то в конце восьмого класса. Видимо, тогда папа решил, что его сын уже стал достаточно осознанным, чтобы простить слабости своего старика. Тем более что в своем стремлении заменить сыну и мать тоже отец все свободное время уделял ребенку. Они объездили с ним полмира, забирались на горные вершины, днями и ночами могли кататься на великах по городу и округе… Много еще чего было. Но в конце восьмого учебного года Пашин отец в первый раз включил эту музыку. Была теплая весна. Нежная свежесть утреннего солнца залила пространство кухни, бархатное сопрано гибнущей матери Диониса заставляло редкие пылинки кружить в потоках света в такт арии. Папа достал из портфеля бутылку водки, налил себе стакан до краев, подошел с ним к раскрытому окну, махом выпил, сделал глубокий вдох, потом повернулся к ошалевшему от увиденного подростку и сказал: «А дальше сам, сынок!»
Нельзя сказать, что их жизнь после этого особенно изменилась, просто они пошли своими дорогами. Павел стал взрослым.
До самого окончания института отец искренне интересовался жизнью сына, иногда помогал ему, благо и тот и другой работали в одной отрасли, даже походатайствовал перед профсоюзом, чтобы сына приняли в качестве инженера на родной завод. И как только это произошло, отец ушел на пенсию и навсегда уехал жить на дачу.
Одному пожить в просторной квартире Павлу не удалось: путешествуя по Каталонии во время отпуска, он встретил Ольгу. Та работала переводчиком. Они сблизились, и вскоре у них родился первый сын. И началась настоящая жизнь, в которой отец практически не принимал участия, скрываясь то ли от этой жизни, то ли от самого себя.
Когда родился второй сын, Ольга попыталась было подружиться с отцом-отшельником, но толком ничего не получилось. Калугин-старший старательно играл с внуками, водил их по местным достопримечательностям, но чуткое сердце женщины подсказало ей, что старик на самом деле тяготится любым обществом. Ограничились в итоге совместным празднованием Нового года. Ну и он всегда звонил и поздравлял с Международным днем женской солидарности 8 Марта.
Несмотря ни на что, Ольга искренне любила нелюдимого свекра, понимая его тоску и жизненную бесполезность.
А Ольга много о чем знала уже к своим двадцати четырем годам, когда на раскаленной полуденным солнцем аллее встретила молодого человека в шерстяном костюме, пьющего воду прямо из городского фонтана – к изумлению отдыхающих зевак. Чуть позже они опять столкнулись, но уже в аэропорту. Места оказались в одном ряду, через проход.
Когда самолет взлетел, Павел повернулся к Ольге и, представившись, сразу попытался все объяснить:
– Простите, что напугал вас сегодня. Шел с конференции, заплутал, солнце жарит. Думал, умру. Чуть сознание не потерял.
– Вы запомнили меня?! Там же много людей было! – удивилась девушка.
– Просто вы были самая красивая! Мне особенно перед вами стыдно было, – признался Павел.
– Ольга, – протянула ему руку по-комсомольски девушка. – Переводчик, но если бы вы потеряли сознание, то я бы вас спасла. Нас учат делать искусственное дыхание.
– Рот в рот? – лукаво улыбнулся Павел.
– Кому как. Некоторым эффективнее сильно бить кулаком в область грудной клетки, – не менее иронично парировала Ольга.
– Согласен попробовать любой вариант, – крепко пожал ей руку сосед.
Девушка улыбнулась и отвернулась к окну.
В это мгновение Павел понял, что это его женщина.
Она же вспоминала бегущего за посольским автобусом Сантьяго, с которым у нее не могло ничего быть, если она и дальше хотела продолжать работать в организации с дипломатическим статусом. Во всяком случае, так ей объяснил расклад начальник отдела переводов, а ему – начальник службы безопасности, а тому – посол, а послу – Родина. Сантьяго был сыном богатых родителей и не хотел и не мог жить в Дубне, на закрытой территории военного городка, куда Ольгу направили для повышения квалификации.
А Павел согласился с удовольствием. Ему как раз очень пригодилось оборудование, которое в изобилии могли выдать военспецы за пол-литра. Все свои лучшие часовые механизмы он создал на тех станках. Это был его личный Ренессанс.
…Машина припарковалась у входа в отель ровно в семь, а самолет был в полночь. Получалось, что на душ и ресторан оставалось около четырех часов.
Древний отель для туристов с тягой к этническому колориту находился неподалеку от водопада; отличительной особенностью его был цокольный этаж, оплетенный довольно внушительными корнями каких-то декоративных деревьев. В остальном это был обычный отель среднего уровня дружелюбности, однако при соблюдении всех правил приличия.
Павел сдал коробку с механизмом на ресепшен, а сам направился к лобби-бару. Крепкий кофе и три рюмки «Егермейстера» сделали вечер комфортным.
Конечно, можно было пойти в номер, но спать он не хотел, а огромный телевизор на противоположной стене бара вполне удовлетворял эстетические потребности нашего героя в этот вечер. Тем более что транслировался хоккейный матч, а четыре года университетской юности Калугина прошли под флагом этого славного вида спорта. О чем он вспоминал с противоречивым удовольствием. Нельзя сказать, чтобы Павел аккуратно вел счет своим победам, но переломов чужих ребер и носов было не сосчитать. Их психически неуравновешенный тренер сразу поставил его на пятый номер вышибалой. Ситуация сложилась безвыходная, и он был вынужден на время превратиться в животное. Это, кстати, гарантировало отличную успеваемость в университете. Накануне диплома их команда выиграла кубок чемпиона на районном соревновании, а он попал в реанимацию с черепно-мозговой травмой и три дня пролежал в коме. Все три дня отец сидел на стуле рядом с его кроватью и, едва их оставляли наедине, читал ему вслух «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
