Недаступнай красою прыгожая,Несустрэтая мара мая…
– Отвянь от девки! – вдруг окрысился дед Илья. – Кобель сивый! Зоське своей спивай!
– Эх, Васильич, скушный ты человек, – завел Игнат. – Шутков не понимаешь.
– Пошуткуй мне, пошуткуй! – ярился дед Илья. – Какая такая она тебе «шмара»?
– Ты, дед, ни шутков не понимаешь, ни сурьеза. Не «шмара», а «мара». «Мечта», значит.
– Мечта-а, – ехидно пропел дед. – У тебя вон жена с дитями дома сидит, а ты размечтался!
– Жена – женой, а мечта – мечтой, – философски изрек Игнат. Бросил окурок в урну и, посвистывая, отправился по своим делам.
Тут Варя, с интересом слушавшая их болтовню, поспешно шмыгнула в подъезд.
Но ее неприятности еще не кончились. Вбежав на площадку первого этажа, она увидала чудную картину: мстительный Персик, воспользовавшись тем, что остался без присмотра, усердно «подписывал» Громолаеву дверь. Он очень старался, заходил то с одного, то с другого бока, задирал то одну, то другую лапу, и под дверью уже красовалась довольно заметная лужица.
– Персик! Фу!!!
Персик прижал уши и метнулся вверх по лестнице. Варя, мысленно адресуя «подписанту» все известные ей непечатные эпитеты, прибавила шагу. Теперь ко всему прочему придется принести ведро и тряпку с пятого этажа и навести порядок, иначе Ермолаев ей голову оторвет. Ох, ну что за денек выдался!
Нет, успеть на работу не оставалось ни малейшего шанса.
На остановку автобуса Варя пришла в старых джинсах и нелюбимой блузке, которая хоть и смотрелась неплохо, но была из синтетики, и в жару в ней было невыносимо душно.
Зайдя в маршрутку, она сразу же увидела Юрия Сливкова, сотрудника их института, который тоже почему-то опаздывал на работу. Но его это, по всей видимости, ничуть не беспокоило.
Сливков сидел на переднем сиденье, спиной к движению, и лениво пялился на входящих в автобус женщин. Сначала он смотрел на ноги, потом поднимал глаза до уровня груди, а уже потом разглядывал лицо. Это была его обычная манера. Среди коллег в институте Сливков слыл жутким Казановой.
На Варю Сливков не обратил ни малейшего внимания. Не окликнул, не поздоровался, не кивнул. Таких девиц как Варя, «бледных спирохет», он никогда не замечал. Женщина, достойная внимания Юрия Сливкова, должна была, как он говорил, иметь ЖБК, что означало не железнобетонные конструкции, а «Жопа-Бюст-Каблуки». У Вари Иваницкой эти параметры были, по всей видимости, ниже всякой нормы, и она никогда не удостаивалась внимания Сливкова.
Варе на Сливкова было наплевать, он ей не нравился, но вот беда – все остальные мужчины, похоже, оценивали женщин по тем же самым показателям. Они тоже не обращали особого внимания на Варю, а это уже было проблемой.
Со своего места Варя разглядывала брюзгливое, как всегда, лицо Сливкова и его волнистые волосы, собранные сзади в хвост. Волнистость, на Варин взгляд, была явно не природной. Варя представила Сливкова, спящего в бигуди, и брезгливо скривилась. С некоторых пор она относилась к Сливкову прямо-таки враждебно.
Во-первых, полгода назад Сливков закрутил роман с Вариной подругой Идой. Ида цвела и пахла французскими парфюмами, на которые тратила бешеные деньги. Но продолжалось это недолго. По-видимому, нашлась женщина с ЖБК более высокого класса, и Сливков дал Иде отставку. Как говаривал дед Илья, поматрасил и бросил. Теперь Ида ходила бледная и злая на всех, особенно почему-то на Варю.
Во-вторых, Ида, еще во время бурного романа со Сливковым, как-то озвучила его мнение о ней, Варе. Как уж у них зашел разговор о Варе – неизвестно, но Сливков выразился так:
«Тоща как моща, вместо титек два прыща».
Варю это рифмованное хамство болезненно задело. Ну что плохого она сделала Сливкову, за что он ее так? Да и Ида могла бы воздержаться, не цитировать с веселым смешком сливковские вирши. Впрочем, Ида никогда не стеснялась чересчур откровенно высказываться в Варин адрес.
Автобус резко тряхнуло, Варя еле успела схватиться за поручень. Пожилая тетка в узорчатой капроновой панаме, сидевшая рядом со Сливковым, не удержала равновесия и повалилась на него. Сливков резко дернулся и брезгливо отшатнулся. Варя злорадно захихикала про себя.
Автобус подкатил к Академгородку и, пшикнув дверями, выпустил жидкую вереницу людей из своей душной пасти прямо в цветущее лето.