Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
…А главврач Онопко все топтался среди белых сугробов, скрипел снегом, смотрел в небо, на дорогу, медлил, не решался. Потом все-таки подошел к Ясинскому, взял его руку обеими своими, сжал, искательно глядя снизу бессонными, красными, и черными в бусинку, как у мыши, глазами. Вдруг не выдержал, ткнулся тусклой лысой головой доктору в подбородок, прямо в серую щетину, затрясся в сухих рыданиях.
– Простите, если можете… На произвол судьбы бросаю…
От главврача слабо пахло медицинским спиртом, он пропитался им в последние дни насквозь, как будто не пил его, а обливался утром и вечером вместо одеколона, или, может, ванны принимал. Хотя этого уж точно быть не могло – не те у них запасы, чтобы в ванну со спиртом лезть. Пил, пил Онопко, проспиртовался до кишок, до мозговой извилины. В обычной жизни крепкий казался человек, а войны, смерти не выдержал – сломался.
– Ну, что вы, Петр Петрович, какое там бросаю… – надо было утешить Онопко, ему еще с полной машиной буйных через линию фронта ехать. – Будет оказия – вернетесь, заберете оставшихся.
– Верно, заберу. – Главврач поднял голову, преданно моргал мышиными глазами, смотрел на доктора с надеждой, будто сам он оставался в военном городе, а Ясинский должен был его спасти. – Всенепременно вернусь, дорогой мой, вернусь и заберу, верьте слову.
И главврач, боясь снова потерять самообладание, вытряхнул руку доктора из своих, повернулся и побежал к машине старческой тряской трусцой. Хлопнула дверь, взревел мотор, двинулся, гремя железными потрохами, автобус, за ним, скользя и прогазовывая в снегу, катились красные «Жигули», главврач за рулем торопливо смахивал с глаза вороватую слезинку…
Так, не торопясь, выехали они за ворота, к выходу, к спасению – только больные таращились на Ясинского, прижавши перепуганные лица к стеклам. А за забором уже ползли, ползли чередой другие автомобили с белыми слабыми полосками на антеннах, на зеркалах – словно в траурный поход двинулся почти весь город.
Соврал, соврал главврач Онопко Петр Петрович, докторская диссертация «Клинические особенности протекания острых алкогольных галлюцинозов в условиях традиционной терапии». Не приехал он ни завтра, ни потом… Может, угодил на обратном пути под обстрел, может, орки не пустили. А может, просто запил по-черному, до острых алкогольных галлюцинозов, в народе именуемых белочкой и чертями зелеными. Это бывает, особенно с людьми, вернувшимися из зоны военных действий, людьми, обещавшими, да не выполнившими своих обещаний.
А орки – что ж, орки вроде погоды, на которую, как известно, неча пенять, коли рожа крива. Или вы думали, что везде они наступают, а нас обойдут деликатно, по ленточке? Да еще и остальных предупредят: «Не будем, друзья, беспокоить доктора Ясинского Станислава Владиславовича и пользуемых им психов – всех, как один, чрезвычайно достойных людей…» Может, где-то в Крыму и водятся такие орки – вежливые, зеленые, но только не у нас, на Юго-Востоке.
А наши орки, не будь дураки, взяли в кольцо больницу, обложили стальным вороньим станом, никого не впускали, не выпускали, только Ясинского, да и то не всякий раз. Пестрые они были, орки, разнокалиберные, сразу видно, что добровольцы. Настоящие вежливые только погоны спарывали и приезжали сюда повзводно и поротно. Каждый знал, кто в каком чине и кому как честь отдавать. А эти, которые у нас, совсем разношерстные оказались, со всего поля ягода, хуже только казаки тупоносые…
Ко всему счастью, орки были еще и осатаневшие, и не от войны, а по жизни такие. Убивали весело, игриво, с матерком – нравилось им это дело. Вежливые же отпускники или, проще сказать, кадровые, глядели на все равнодушно – ничего личного, просто война. Надо убить – убьем, не надо – тоже убьем, но без радости, без воодушевления.
Хотя, справедливости ради, дело свое душегубское орки тоже знали туго, у них даже пушка была. Они эту пушку разворачивали в украинскую сторону и били не то чтобы прямой наводкой, но тоже довольно прицельно. Укры в ответ бесились, но ударить чем-то серьезным остерегались: знали, что в больнице ненормальные и за такое варварство никто их по головке не погладит – ни ООН, ни ПАСЕ, ни свои же генералы, зря просиживающие галифе в Киеве, матери городов русских, да и всей, что греха таить, святой Руси.
Ясинский, мало на что надеясь, пару раз все-таки ходил к оркам, упрашивал их отойти подальше: боялся, что не выдержат укры, помолясь, долбанут по больнице, разнесут все к чертовой матери. Орки смотрели снисходительно, посмеивались, скребли в грязной пороховой щетине, но от тактики своей отказаться не желали. Такая, говорили, наша стратегия. Мы, говорили, жизнь свою должны беречь, чтобы вас, дураков, спасти от фашистов и жидобандеровцев.
– Видал, лупят по городу почем зря – по жилым кварталам, кстати сказать?! – спрашивал доктора главный орк, больше на гоблина похожий, или даже на тролля: лысый, пузатый, в желтоватом камуфляже и с гнилыми зубами во весь рот.
– Так вы же первые по ним отсюда стреляете, – осторожничал Ясинский.
– Мы – совсем другое, – терпеливо объяснял дураку пузатый. – Это наша стратегия такая: жизнь свою беречь. Укры ведь не станут по дурдому шмалять, их за это гейропа не похвалит. Мы же отсюда будем по ним мочить вполне безнаказанно. А вы, лепилы, лучше бы нам спирту отлили, как добровольным защитникам вашей вонючей родины, ну, и вашим личным ангелам-хранителям, если что…
– Где же я тебе спирту возьму, если его даже на больных не хватает? – не выдержал, вспылил Ясинский – допекло все-таки доктора.
– А где хочешь, там и бери, – равнодушно ответил орк и отвернулся. Совсем отвернулся, вообще, словно и не было перед ним никого. Доктор смотрел ему в жирный затылок, наливался яростью. Негодяи, мерзавцы, они тут в войнушку играют, а там люди гибнут, больные, беззащитные… Секунду ругательства катались у него в горле, словно камни, – твердо, еле слышно. Потом вдруг прорвало – посыпались, как с горы. Били прямо в череп, стучали. Подскакивали. Все там было: и про ублюдков, и про мать, и про место, в которое им всем бы сейчас пойти – и тем, и этим, вместе со своими пушками и «градами».
Гоблин секунду стоял, не веря ушам, потом обернулся. Совсем близко доктор увидел гнилую щель его рта, узкий прищуренный глаз – и тяжелым магнитом, смертным колодцем потянул взгляд черный ствол автомата, снятого уже с предохранителя. Доктор сглотнул последнее слово, хотел забубнить, вроде как не вслух, про себя было говорено, но потом махнул рукой – давайте, чего уж там! – а сам боялся.
Ствол все маячил дырой, страх чернел, дулся в горле пузырем, грозил удушить еще до первого выстрела. Но вдруг не выдержали, закачались, лопнули орки, заржали во весь голос – нестрашно, весело, необидно даже. И главный их, пузатый, тоже ржал, как лошадь. Ясинский сперва заморгал глазами – как прикажете вас понимать? – потом дошло, осенило. Смешно им, видите ли, что штатский доктор, пилюлькин гребаный, клистирная трубка выражается как нормальный, как реальный пацан, как мужик, мать его ети! Давай-ка, доктор, вали поздорову к своим психам, не искушай добрых людей, а то ведь ни для кого пули не жалко, тем более – для интеллигента…
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
