Я знал, что это будет очень сложно для Дуга, может быть, даже сложнее, чем для меня. Он очень гордился тем, что я раскрыл чуть ли не самое значительное в истории мошенничество в области налогов и банковской деятельности и был вне себя от ярости из-за того, что сделало со мной министерство юстиции. Дуг полагал, что я заслуживаю Президентской медали Свободы, а никак не наручников. Я пытался убедить его в том, что все будет хорошо.
— Чувак, расслабься, — сказал я, глядя на побелевшие костяшки пальцев, которыми он стискивал руль. — Подумаешь, три года в кутузке, наплевать и забыть.
Но Дуг на это не купился. Он был полон возмущения, горечи и жажды мести. И, честно говоря, я испытывал те же самые чувства.
Я оставил свою фальшивую браваду, когда автомобиль въехал в поворот на лесной дороге, по бокам которой стояли заснеженные сосны. Колеса внезапно потеряли сцепление, машина ушла в занос, однако Дуг справился с этим, как опытный пилот «Формулы-1», и даже не сбросил скорость. Он навис над рулем, глядя в ветровое стекло, на котором бешено работали дворники, разгребая снег. Звук их работы напоминал мне тиканье часового механизма, подключенного к мине замедленного действия. Возможно, это звучит слишком драматично, но именно так мне тогда и казалось.
— Не гони, брат. — Я потянулся к нему и сжал его плечо. — Я никуда не тороплюсь.
Дуг наконец-то вымученно улыбнулся, и мы снова погрузились каждый в свои мысли.
Я слышал, что перед смертью у человека перед глазами проносится вся его жизнь. К счастью, со мной такого не было, однако могу авторитетно заявить, что, когда вас вот-вот закроют в тюрьме, вы испытываете нечто подобное. Оглядываясь назад, я чувствовал себя смертельно больным, перебирая радостные и грустные моменты жизни, а также свои удачи и пару невероятно грубых ошибок. Жизнь не проносилась у меня перед глазами, а, скорее, медленно прокручивалась, как старый фильм на трясущемся кинопроекторе.
Я ни о чем не сожалел, да я и не любитель жаловаться. Однако кое-что я бы точно хотел изменить, будь у меня такая возможность. К примеру, я бы не стал верить, что мои швейцарские боссы-банкиры меня защитят, ведь в глубине души я знал, что добросовестность не их качество. И я точно не отправился бы в министерство юстиции США, ожидая, что оно защитит меня после того, как я преподнесу им на блюдечке крупнейшую в истории мошенническую схему с налогами. Даже в зрелом 44-летнем возрасте я все еще верил в американскую систему правосудия. Что ж, учиться никогда не поздно.
Больше всего я думал о том, чего мне будет недоставать: о стиле жизни, ради которого я рвал свои жилы, о родителях и братьях, о моих друзьях и свободе. Я знал, что уже через час Диснейленд моей жизни сменится на Тауэр.
Я откинулся назад и закрыл глаза, вспоминая свое путешествие по «американским горкам» карьеры. Всего два года назад я жил жизнью, о которой большинство людей может только мечтать. Картины, запахи и ощущения этой жизни нахлынули на меня, как теплая карибская волна.
Я представил себе, как отдыхаю в Женеве на веранде моей роскошной трехэтажной квартиры с видом на площадь Рив. Из фарфоровой чашки струится запах эспрессо, а оранжевые страницы газеты Financial Times колеблются под утренним ветерком. На мраморном столе стоит коробочка со свежей клубникой с соседнего фермерского рынка, а швейцарские трамваи под окном катятся туда-сюда, напоминая детскую железную дорогу. По субботам мой обычно оживленный район О-Вив стихал. Все кабаре закрывались на рассвете. Я слышу, как где-то далеко раздается цоканье копыт по брусчатке — это карета, в которой катаются туристы. Солнечный свет отражается от покрытых снегом вершин Швейцарских Альп, а через высокие французские окна моей квартиры пробивается голос Дайаны Кролл, поющей джаз.
Моя экзотичная бразильская подружка Таис отдыхала внутри квартиры на куче персидских подушек. Несмотря на похмелье, мы оба счастливы. Я не мог отделаться от мыслей о ее коже, мягкой, как непальский шелк. У меня в ушах постоянно звучал легкий португальский акцент, и я, ухмыляясь, слушал ее голос.
— Брэдлииии, возвращайся в кроватку, дорогой. И ту штуку, которая мне так нравится, не забудь.
Это был один из тех прекрасных уик-эндов, когда мы могли запрыгнуть в мой огненно-красный Ferrari 550 Maranello и поехать в Церматт, с ревом проносясь по невероятно красивым горным перевалам. Мое швейцарское шале располагалось чуть выше этого живописного городка, в который был запрещен въезд автомобилей, поэтому мы парковались в крошечной деревушке у подножия горы, а затем долго поднимались вверх на подъемнике над долиной. Последний подъем — и мы на месте, у моего окна, из которого открывается вид на гору Маттерхорн.
Возможно, в этом и нет ничего особенного. Но если вам нравится шампанское Laurent-Perrier, свежая черная икра, сигары Churchill прямо из Гаваны, швейцарский шоколад Frigor, часы Audemars Piguet, костюмы от Brioni и роскошные девушки, которые хотят лишь хорошо провести время и сделать вам приятное, то представьте себе все это — и самое главное, что все это можно купить за деньги.
В конечном счете все сводится к деньгам, не правда ли? Именно поэтому я занялся международным банковским делом, получил степень магистра в университете Ла Тур-де-Пей и с радостью бросился в банковские жернова Женевы. Именно поэтому меня взяли на желанную работу в Union Bank of Switzerland, UBS, крупнейший и лучший банк мира. А там я, как единственный американец в элитной команде швейцарских частных банкиров, достиг совершенства. Я летал только первым классом, жил в пятизвездочных отелях и соблазнял самых богатых людей мира на то, чтобы те переводили свои состояния на секретные швейцарские номерные счета без лишних вопросов со стороны банкиров. Меня отличали храбрость, финансовая смекалка и обаяние, и поэтому мне удалось зарабатывать миллионы долларов как для UBS, так и для моих клиентов, не забывая при этом себя.
Лишь потом я понял, что на самом деле это не был вопрос денег. Я чувствовал себя героем романов Яна Флеминга[1], жил в постоянном возбуждении, а эта страсть способна погубить любого. Это могло бы продолжаться, но оказалось, что у меня есть такая назойливая мелочь, как совесть, и я в конце концов понял, что у «Фирмы"[2]ее нет. Коварные ублюдки из UBS, мои гнусные швейцарские боссы с самого начала знали, что все, что мы делаем, грубо нарушает американские налоговые законы и что я мог сесть за это в тюрьму до конца своих дней. Они пытались подставить и меня, и моих клиентов, и моих коллег, поэтому я решил переиграть швейцарскую мафию и сделать первый ход.
Но этот ход оказался не самым удачным. Министерство юстиции США должно было принять меня, защитить меня, поблагодарить меня за то, что я был первым и единственным швейцарским частным банкиром, который смог взломать непроницаемую стену банковской секретности и коррупции, присущих этой стране. Министерство юстиции должно было сделать все для того, чтобы никто больше не мог дурачить американских налогоплательщиков. Вместо этого оно одной рукой жадно схватилось за сокровище, которое я принес, а другой надело на меня наручники.
