— Я знаю, милый, знаю.
— Не перебивай, Кирюша! Мне и так трудно говорить. Я сделал то, что должен был сделать. Иначе жить бы не смог.
— Что? О чем ты говоришь? Я не понимаю.
— Я застрелил этого мерзавца!
— Кого? Что значит «застрелил»?
— Я убил Райхельсона!
— Да нет! Он жив. Его кто-то ранил. — Кира никак не могла понять, какая связь между тем, что говорит муж, и покушением на Райхельсона. И вдруг до нее дошло.
— Так это ты? Зачем?
— Я сделал то, что должен был сделать. Сейчас я пойду в милицию и сдамся. Все, не мотай мне душу. Отсижу и выйду. Только дождись меня. Это моя дочь, и я за нее отомстил! Я — прав! А он был мразью!
— Да он жив, не волнуйся, он жив!
На другом конце провода повисла тишина.
— Что ты молчишь?! Он жив! Не волнуйся, я точно знаю, он жив! Тебя не посадят!
— Все равно. Что сделано, то сделано. Прощай! Я тебя очень сильно люблю.
Раздались короткие гудки. Кира застыла у телефона, боясь положить трубку. Она смотрела на нее, будто надеясь получить ответ — что делать дальше.
Следователь Потапов всей душой был на стороне Николая. У него самого росла дочь. Правда, той всего восемь лет, но представить переживания сидевшего напротив человека Потапов мог вполне отчетливо. И он бы попытался убить. Точно убил бы.
Но помочь мужику он не в силах. Незаконное ношение огнестрельного оружия, покушение на убийство. Хотя... Можно попробовать слегка подправить показания Николая и изобразить дело чуть-чуть иначе. Мол, покушался не на убийство, а хотел ранить, — чтобы наказать, но не убивать. Все равно — лет семь огребет. Надо посоветовать ему, чтобы просил суд присяжных. При хорошем-то адвокате те могут и вообще оправдать. С них станется... Но уж «снисхождение» точно дадут.
А завтра эту несчастную девочку нужно допросить. И так допросить, чтобы у присяжных потом волосы дыбом встали, какой подонок этот скрипач, блин, виртуоз хренов!
Катя за всю ночь так и не уснула. Забылась на несколько часов, но не спала. Что она завтра скажет следователю? Он позвонил в начале программы «Время», именно в тот момент, когда диктор сообщил, что подозреваемый по делу о покушении на Райхельсона, скрипача с мировым именем, задержан и дает признательные показания. Кате показалось, что она смотрит какой-то сериал. В жизни так не бывает. Так не может быть!
— Это я во всем виновата. — Катя была сдержанна, почти не волновалась. Только костяшки переплетенных пальцев побелели от напряжения.
— В чем же вы-то виноваты? — ласково поинтересовался следователь. Ему была симпатична эта худенькая девчушка, на плечи которой свалилось сразу и столько!
— Я сказала папе, что беременна от Райхельсона.
— И правильно сделала, что сказала.
— Нет, не правильно. Михаил Иванович здесь вообще ни при чем!
— Как это ни при чем?
— Да так! Я думала, родители меньше ругать будут, если его назову. Скорее простят — они же его так любят. Ну... любили. А он... — Катя уже не могла сдерживать слезы, — он вообще ни при чем! Он даже не знал, что я беременная.
— Подожди, что значит: «знал — не знал». Ты забеременела от него? — Следователь с трудом понимал, что она там лепечет. Симпатия начала улетучиваться. — Беременна была от него?!
— Да нет, разумеется! Ему ничто такое и в голову не приходило.
— Так ты родителям сказала, будто от него, чтобы они тебя меньше ругали?! — сообразил наконец следователь.
Рыдающая Катя согласно закивала.
Вадим Пальцев — лучший студент консерватории по классу альта, выпускник, лауреат конкурса имени Чайковского — наконец решился. Именно сегодня он объявит родителям, что женится. На Кате, которая так им нравится. Они станут работать вместе, в одном оркестре. Будут гастролировать по всему миру. Плохо, конечно, что он целую неделю ей не звонил. Но ее слова о будущем ребенке обрушились на него как гром среди ясного неба. Хотя это не оправдание. Он — ее первый мужчина. Она, можно считать, его первая девушка. Та проститутка, в прошлом году, не в счет. Рано, конечно, семью заводить, но уж коли так получилось...
Наверное, она все-таки поймет, почему он неделю молчал. Должна понять, если любит. А ей сейчас нужна поддержка. Во-первых, будущий малыш. Во-вторых, вчерашнее покушение на ее обожаемого маэстро...
Нет, точно: сегодня скажет родителям и вечером, с букетом цветов, как положено, поедет к Катюше домой и попросит у родителей ее руки. Все будет замечательно!
Последнее слово
Речь прокурора заняла не больше десяти минут. А что, собственно, ему было доказывать? Он потому и сказал в заключение: «Все очевидно!» Незаконное хранение огнестрельного оружия — есть. Факт выстрела именно из этого оружия в потерпевшего — налицо. Смерть потерпевшего как причинно-следственная связь с выстрелом — доказана, есть заключение судебно-медицинской экспертизы.
Попробовал прокурор подбавить эмоций, мол, убить собственного сына — это уже за гранью разумения, но не сыграло. Сам, видно было, себе не верил, и присяжные никак на эту тираду не отреагировали.
Судья поблагодарила юношу в темно-синем мундире за выступление и попросила присесть. Прокурор выдохнул с облегчением, устроился поудобнее на стуле и открыл детектив Дарьи Донцовой, который, не скрывая, читал весь процесс. Может, он придумал тонкий психологический прием, чтобы показать присяжным, что в деле все ясно и «париться» здесь не надо, а может, и вправду молодому обвинителю интереснее казалось виртуальное преступление, незамысловато описанное писательницей-стахановкой, нежели реальное рядовое убийство.
Присяжным было скучно. Хотя подсудимый, мужчина шестидесяти пяти лет, повел себя с самого начала процесса необычно. На первый вопрос судьи: «Признаете ли себя виновным?» — ответил: «Частично». И добавил: «Больше ни на какие вопросы отвечать не буду. Все скажу в последнем слове».
— Что ж, это ваше право, — спокойно согласилась судья. — Вы ведь и на предварительном следствии ничего не объясняли. Я правильно говорю?
Подсудимый молча кивнул.
— Только один вопрос — почему?
Подсудимый не ответил. Он выглядел отрешенным от происходящего. В его позе не было ни вызова, ни надменности, ни смирения. Он стоял так, как стоят в небольшой очереди. Думая о чем-то своем и спокойно ожидая своего времени.
— Вы подали письменное ходатайство об отказе от адвоката. Вы его подтверждаете?
Подсудимый кивнул.
— Хорошо. Садитесь. — Судья не досадовала. В ее практике было всякое. И такое случалось не раз.
И вот теперь, поскольку защитника обвиняемый не имел, от участия в прениях сторон отказался, написав записку судье, ему должны были предоставить последнее слово.
