«Страх смерти хуже смерти, ибо он отравляет жизнь».
Яэто Седзи Все боятся смерти. Даже адвокаты. И хотя смертность среди представителей нашей профессии относительно невелика (сколиоз и подозрительность гибельны для имиджа, но не для организма в целом), каждому маломальски уважающему себя адвокату приходится столкнуться с ситуацией, когда ты вынужден делать выбор между жизнью и смертью.
Поймите меня правильно, сделанный выбор вовсе не означает, что вы знаете, что выбрали: никто (или почти никто) не выходит из дома умирать. Смерть способна прикинуться делом самым будничным, до оскомины.
Можно выйти за молоком и не дойти, потому что какой-то болван сядет за руль пьяным и выберет именно этот день, час и перекресток, чтобы переехать вас насмерть.
Это может быть сердечный приступ в дорогущем фитнес-зале. Или во время секса. Или вместо него. Может наступить смерть от одиночества — долгая, комфортная смерть, которую многие путают с жизнью. Разные бывают смерти, и у каждой своя стоимость.
Самый доступный класс — самоубийства, недорогие кустарные смерти-поделки, в основном от безысходности и тоски.
За ними идут смерти эконом-класса — от старости, нелепые, случайные.
Есть смерти бизнес-класса — заказные, дорогие, шикарные смерти со снайперами, автоматчиками и взлетающими на воздух автомобилями.
Есть эксклюзивные смерти — это производные от смертей бизнес-класса, но не такие кричащие, не такие яркие, это — спокойные, уверенные в себе смерти класса elite: отравленный букет цветов, чашка чая или поцелуй. Такие аристократические смерти сейчас уже не встречаются.
Бывают смерти показные. Это — особый класс смертей, в основном смерть предателей и перебежчиков, но не обязательно. Эта смерть — публичное предостережение: предай нас, и ты пойдешь по Таймс-сквер, зайдешь в ночной клуб, случайно снимешь там отравленную полонием проститутку и будешь долго и показательно умирать, а на твоем надгробии напишут: «На память от коллег».
Бывают смерти героические, например, во славу Родины или во имя спасения жизней других людей. Такая смерть как таковой стоимости не имеет, она бесценна и в отличие от других смертей оценивается не по тому, «как» и «кто» умер, а по тому — «зачем». Она зачастую бывает малоизвестной, а то и вовсе не известной. Это — смерть вне категорий и, может быть, и не смерть вовсе.
К какой из них отнести смерть от руки убийцы в идиотской лыжной шапочке, я не знаю.
«Лыжник» улыбается и плавно тянет спусковой крючок: я слышу деликатное пружинное «тик».
Одна четвертая секунды
Люди любят говорить.
Вообще и о времени в частности.
Например, в повседневной жизни они часто употребляют выражение «в последнее время».
Глупости. Они не знают, о чем говорят. А я знаю: последнее время — это такое время, по прошествии которого никакого другого больше уже не будет. Никогда.
«В последнее время …» — говорим мы, и дальше непременно следует какая-нибудь ерунда, вроде: «я сам не свой», «мне что-то не везет» или «у меня давно не было секса».
Нет уж, извините, никакое это не «последнее время». Если хотите узнать, что такое настоящее «последнее время», идите к нотариусу, составьте документ примерно следующего содержания: «Я, такой-то, находясь в здравом уме и трезвой памяти, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество на имя (Ф.И.О. вашего злейшего врага) при условии, что такого-то числа, находясь у себя в офисе, ровно в 05.00 умру от выстрела в голову. В моей смерти прошу никого не винить!»
Подпишите, нотариально заверьте написанное и перешлите по почте своему злейшему врагу, сами же за час до наступления указанного в документе срока отправляйтесь в офис, привяжите себя изолентой к креслу и ждите.
Наслаждайтесь: с большой долей вероятности, все оставшееся вам время — последнее.
Или вот еще выражение, смысл которого мне неясен — «в наше время». Что вообще это означает? Часто приходится слышать: мол, да, дескать, в «наше время» все было «не так», как раньше.
Мысль о том, что время — на то и время, чтобы в каждый последующий его момент все в нем было «не так», как раньше, не в состоянии прийти в некоторые головы, как если бы к ним был приставлен не то что пистолет, но даже палубное орудие главного калибра. За грохотом собственного мнения эти головы ни черта не услышат.
Кто же эти люди, что сетуют на день сегодняшний так, как будто у них был, есть или будет какой-нибудь другой?
Может быть, это — известные писатели, художники или поэты, ученые или полководцы, политические деятели, умы, от решения которых зависит тектоника мировых геополитических плит, люди, в чьих устах фразу «в мое время» можно было бы не счесть слишком уж откровенной наглостью?
Как правило, в подавляющем большинстве таким манером разглагольствуют состарившиеся душой домохозяйки обоих полов и разной степени удачливости, владельцы цельнолитого чугунного самомнения, которое они всеми силами стараются покрыть сусальным золотом своего невеликого жизненного опыта. С высокомерной миной обозревают они день сегодняшний, несказанно радуясь, если удается обнаружить в нем любые признаки упадка. И тогда они, тыкая пальцем в день сегодняшний, непременно во всеуслышание, с особым мстительным удовольствием отказывают настоящему во всякой разумной целесообразности.
Они способны годы напролет придыхать о неком благодатном палеозое, каком-то благословенном «их времени», которое некогда принадлежало им безраздельно, распоряжаться которым они были вольны по полному своему усмотрению и которого было так много, так бесконечно много, что оно было не просто веселее, здоровее, проще, точнее и лучше, но и полностью зависело от малейшего их пожелания, от любой прихоти, было гибким, услужливым и с удовольствием работало на них по одному только праву их существования. В то «их время» они могли стать кем угодно, и если не стали, то потому лишь, что неожиданно наступило (черт бы его побрал) совсем другое время, не «их», а уже совершенно другое: чужое, безумное, которое ни в какие ворота не лезет, ни к чему хорошему не ведет и выйдет всем таким боком, что эти самые все еще не раз вспомнят их пророчества, но, уж конечно поздно будет. Это оно, чужое время, безжалостно спутало их карты, а ведь это, надо сказать, были poker да flash royal, не то что теперь, здесь и сейчас, где «таро» — и те крапленые, суставы ломит к дождю, а молнии бьют все ближе к любимому палисаднику, и решительно все, что принадлежит им сегодня, это — одышка и воспоминания.
