Да, писать — утомительный труд, поэтому я еще и не начал, я и без того был утомлен чрезмерно и надолго. Лео и Камилла утомили меня, я остро почувствовал эту усталость там, под колыхавшимся над моей головой полотнищем, которое гладило меня по волосам, и кожа на моей голове натянулась, устремившись навстречу этим ласкам, словно к некому знаку, ниспосланному небом. Лео и Камилла чертовки утомили меня и не только потому, что они были реальными людьми, но и потому, что им предстояло стать героями моих еще ненаписанных ста страниц, — вот какое озарение посетило меня. Кроме усталости от знакомства с ними, такими, какими они были из плоти и крови, я почувствовал другую, предстоящую усталость, пока еще не ясную и до конца не осознанную, от столкновения с ними на страницах моего романа, от стремления выбить их из седла, вывернуть наизнанку, да-да, заполучить их шкуры.
Так вот, однажды они рассказали мне, как забрались под кровать своих родителей, в огромной спальне огромных апартаментов, которые они занимали на вершине одного из небоскребов Нью-Йорка, откуда открывался чудный вид на парк и две большие реки; эти апартаменты я никогда не увижу, поэтому могу описать их так, как сам захочу, ну и, конечно, мне в этом помогут рисунки, которые Лео сделал для меня, а также мои догадки о вкусах их матери, госпожи Ван Брекер, красавицы-голландки, авторитарной и в тоже время очаровательной, надо признать, женщины. Спальня госпожи Ван Брекер и ее мужа Бернара Дефонтена, чье имя она носила, выходила окнами на Ист-Ривер, в то время как со стороны кухни открывался величественный вид на башни-близнецы Международного торгового центра. Спальню украшали две широкие ниши, а кровать размером была больше, чем king size, пояснили мне Лео и Камилла, возможно, двойной queen size[1], что составляло в целом два метра восемьдесят сантиметров в ширину. Таким образом, кровать оказывалась большей по ширине, чем по стандартной длине в два метра, — в этом они были абсолютно уверены, поскольку регулярно использовали ее для измерения своего роста. Они ложились друг за другом в одну линию по ширине кровати, и с ее краев свешивались только голова одного и ступни другого, а их рост в ту пору вряд ли превышал полтора метра; в конце концов, они вспомнили, что размер кровати был калифорнийский king size, но для меня все это было пустым звуком, я знал лишь наши простые односпальные и двуспальные кровати.
Я никогда не бывал в этой стране, где люди спят в кровати королевы или короля, и подозревал, что калифорнийская королевская кровать была еще одним чудом среди прочих чудес, которые встречались в окружении Лео и Камиллы. Ох уж, эти чудеса, как они меня раздражали и раздражали еще сильнее, когда я видел, что эти избалованные одинокие принц и принцесса не обращали на них ни малейшего внимания.
Кстати, надо объяснить метод исчисления, который разработали Лео и Камилла. Если они, к примеру, взвешивались, то взбирались, обнявшись, на пластиковую поверхность весов непременно вдвоем. Если затем у них интересовались результатом взвешивания, то они выдавали тот, который был зафиксирован на весах, и только после настойчивых просьб они с кислой миной соглашались разделить это число на два. И совершенно напрасными были попытки объяснить им, что такое деление не совсем соответствует реальности. Точно так же они измеряли и свой рост, взбираясь друг на друга, чтобы сделать отметки возле ванной комнаты: один из них становился сначала на стул, затем влезал на плечи другого, прикладывал линейку к стене на уровне своей головы и делал легкую отметку на стене. После чего им приходилось замерять голову того, кто стоял внизу, прибавлять это значение к первоначальной величине, стирать первую отметку и наносить на стену новую, обозначавшую окончательную длину их тел (плюс голова, само собой). После чего они отправлялись перепроверять полученный результат на кровати своих родителей.
Госпожа Ван Брекер знала о странностях близнецов, в худшем случае они ее слегка раздражали, но чаще казались забавными и не вызывали особого беспокойства. Ван Брекер-Дефонтены вообще мало о чем беспокоились, и самым почитаемым в их семье было слово «прикольный». Короче говоря, никто не сомневался, что Лео и Камилла прикольные ребятишки. Никто, кроме меня.
Итак, они резвились в спальне господина и госпожи Ван Брекер-Дефонтенов, в очередной раз измеряя себя с помощью родительской кровати, под которую они забрались. Они ползали по ковровому покрытию, шмыгая носом, извивались, крутились в этом относительно просторном, но все же невысоком убежище, влезали друг дружке на спину, чтобы проверить, упирается ли тот, кто сверху, в сетку кровати, затем повторяли эту операцию, но уже ложась животами друг на друга, чтобы определить, какой вид открывается сверху и снизу (у них была страсть к систематизации), как в этот момент в спальню неожиданно вошла их мать. Я верю, что они этого не ожидали. У госпожи Ван Брекер были строгие принципы на этот счет — детям не место в супружеской спальне, во всяком случае, до тех пор, пока они не повзрослеют и ей не потребуется обсудить такие важные и деликатные темы, как, например, замужество одной и карьеру другого. Но пока Лео и Камилла были еще слишком юными и взбалмошными, чтобы вести с ними серьезные разговоры.
Прижавшись друг к другу, они уселись на корточках подальше от края кровати, чтобы ускользнуть от взгляда матери, если той вдруг вздумается наклониться, что, впрочем, она и сделала, сняв сначала туфли, а затем подобрав их, чтобы забросить в шкаф. После чего стащила с себя колготки и, вытянувшись на кровати, слегка повертелась и замерла. Колготки свисали с кровати прямо у них перед глазами, сохраняя форму ноги их матери, и устоять было невозможно, сказали они мне, эта нога то ли из нейлона, то ли из шелка так и напрашивалась, чтобы ее пощекотали. Протянув руки к изгибающемуся контуру призрачной ноги, они едва дотронулись до нее, и тут прозрачная ткань резко дернулась, а сверху послышался сдавленный смешок, словно они пощекотали настоящую ногу матери.
Этого хватило им, чтобы наделить себя сверхъестественными способностями. «Мы могущественны», — заявляли они мне с пафосом, смешанным с наивностью, что меня поражало. Поначалу я лишь пожимал плечами. «Ты не веришь нам, потому что не знаешь, откуда мы черпаем свою колдовскую силу». Да, не знаю и знать не хочу, отмахивался я. Пусть их мать вздохнула или даже засмеялась (она была хохотушкой) в тот момент, когда они щекотали край колготок, расставшихся с настоящими ногами, это было простым совпадением, причем не самым из ряда вон выходящим. Но для Лео и Камиллы речь не могла идти об обычном стечении обстоятельств. Для них все имело свой смысл, у них была своя, абсолютно внутренняя логика, даже уж не знаю, до какой степени внутренняя.
Прямо напротив их мордашек болтались колготки их матери. И поскольку эти колготки дали себя пощекотать, дети по очереди стали тянуть их вниз. Колготки опускались миллиметр за миллиметром, пока наконец не упали, образовав на ковровом покрытии цвета слоновой кости небольшую горку шелка. Конечно, Лео с Камиллой могли бы оставить все, как есть, и выйти сухими из воды, — ведь нет ничего удивительного в том, что колготки, небрежно брошенные на край кровати, падают на пол, — но кучка розоватого шелка искушала, дразнила их, им нужно было во что бы то ни стало завладеть ею, утащить в свое тайное логово, и это насильственное завладение предметом (все-таки вещь не упала сама собой) повлекло за собой цепь невероятных событий, которые продолжаются с ними до сих пор, рикошетом задев и меня, находящегося от них за тысячи километров, по параболе настигнув меня даже в Мали, когда я, слушая речь незнакомой мне молодой писательницы, вдруг смутно осознал, что они, мои настоящие друзья (это было еще до того, как мы расстались), станут и героями тех страниц, которых, по словам Наташи, должно набраться как минимум сто, а затем пойдет легче.
