***
До сих пор неизвестно, что именно произошло в военном городке № 19. Есть версия, что сотрудники лаборатории сняли отработанный фильтр вентиляционной системы и вовремя не заменили его. В результате споры сибирской язвы попали в атмосферу.[4]
В деревнях к югу от военного городка гибли овцы и крупный рогатый скот. Сибирская язва в прошлом встречалась в сельской местности, хоть и не была там широко распространена. Примерно в это же время начали болеть и люди. Первые записи о поступивших больных датированы 4 апреля — тогда Клипницер позвонил Ильенко. «Вот что нам показалось странным: умирали в основном мужчины, женщин среди больных было немного — и ни одного ребёнка», — говорила она.[5] Ильенко начала записывать имена, возраст, адреса и возможные причины смерти, но она не понимала, что происходит и почему.
Десятого апреля, когда ситуация обострилась, в больницу № 40 пригласили Фаину Абрамову, патологоанатома на пенсии, преподавателя Свердловского медицинского института. Её попросили провести вскрытие 37-летнего пациента, умершего в выходные. Он проходил службу в военном городке, вернулся домой в соседнюю деревню и вдруг, безо всякой причины, заболел. Абрамова, преданный своему делу профессионал, была озадачена. У пациента не было классических симптомов гриппа и пневмонии. Но вскрытие обнаружило поражение лимфатических узлов и лёгких. Абрамова также заметила, что погибший перенёс множественные мелкие кровоизлияния в мозг: об этом говорил характерный тёмно-красный цвет мозговых оболочек, именуемый «красным чепцом» или «шапочкой кардинала».[6] «Мы стали думать о том, какие ещё болезни вызывают подобные патологии, — вспоминает она. — Мы заглянули в справочники. Похоже, это была сибирская язва».
Тем вечером Абрамова была на вечеринке вместе со своим протеже, патологоанатомом Львом Гринбергом. Гринберг, темноволосый молодой человек, носил бороду и очки с толстыми стёклами. Пока они танцевали, Абрамова шепнула Гринбергу, что утром проводила вскрытие и поставила диагноз: сибирская язва. Новость поразила его. «Я спросил: откуда в нашем богом забытом Свердловске сибирская язва?» — вспоминал он позднее.
На следующий день Гринберг увидел всё собственными глазами. Его направили в больницу Ильенко. «Я увидел ужасную картину, — рассказывает он. — Три женщины, у них были одинаковые симптомы — острые геморрагические поражения лёгких и лимфатических узлов, кровотечение в ткани лимфатических узлов». Абрамова забрала образцы и материалы вскрытия.
О вспышке заболевания узнали в Москве. Поздно вечером и апреля Владимир Никифоров, начальник отделения инфекционных заболеваний Центрального института усовершенствования врачей при больнице имени Боткина, прибыл в Свердловск. В город также приехал Петр Бургасов, замминистра здравоохранения СССР, который в 1950-х работал в военном городке № 19. В два часа дня 12 апреля Никифоров собрал докторов, имевших отношение к делу, и попросил их представить свои наблюдения и результаты вскрытия. Абрамова выступила последней. Она сказала: это сибирская язва.
Никифоров — выдающийся учёный, изучавший сибирскую язву на протяжении всей своей карьеры, — заявил, что согласен с ней. Но откуда она взялась? Бургасов заявил, что источником было заражённое мясо из деревни, находящейся в пятнадцати километрах от города. Никто больше не решался говорить откровенно. Никто не знал наверняка, и неопределённость была пугающей.
Жителям Чкаловского района сообщили: нужно внимательно следить, чтобы им не попалось заражённое мясо. Началась массовая вакцинация; согласно записям Ильенко, в следующие несколько дней прививки получили 42065 человек. Были распространены большие листовки, датированные 18 апреля и призывавшие людей не покупать мясо у частных торговцев, следить за симптомами сибирской язвы (головная боль, лихорадка, озноб и кашель, затем боли в животе и высокая температура) и не забивать животных без разрешения.[7] Местные пожарные бригады отмывали здания и деревья, милиция отстреливала бродячих собак, а немощёные улицы спешно покрывали асфальтом.
Двадцатого апреля Ильенко записала: «358 человек заболело. 45 — умерло. 214 — в больнице № 40». От неё не требовали сдать записи, и она хранила их дома. Сорок пять умерших в больнице — это далеко не все жертвы; в целом от сибирской язвы погибло более шестидесяти человек.
Ветер постоянно дул в одном направлении, и он пронёс споры к югу от Свердловска-19, на керамический завод, где работало 2180 человек. Главный инженер Владлен Краев был на работе, когда началась вспышка болезни. Краев вспоминал, что на заводе был установлен большой вентилятор: он засасывал наружный воздух, закачивал его в печи и позволял проветривать помещение. В течение нескольких недель умерло восемнадцать человек. В целом кризис продолжался семь недель — дольше, чем можно было ожидать, учитывая, что инкубационный период сибирской язвы составлял, согласно учебникам того времени, от двух до семи дней.[8]
Гринберг вспоминал, что Никифоров принял необычное решение: приказал вскрывать все трупы, несмотря на то, что постановление правительства запрещало вскрывать тела жертв сибирской язвы, чтобы бактерии не могли распространяться. Гринберг и Абрамова работали допоздна, и со временем они начали вести собственные записи на карточках. Иногда они оставляли себе копии официальных отчётов. «Никто не проверял», — вспоминала Абрамова. Однажды к ним пришёл начальник регионального отдела здравоохранения и настоятельно порекомендовал «не особенно об этом распространяться и не обсуждать по телефону».
Они провели сорок два вскрытия и обнаружили, что сибирская язва поражала лёгкие и лимфатические узлы. Гринберг говорил, что, по его подозрениям, болезнь передавалась через дыхательные пути, но твёрдой уверенности у него не было: «Возможно, это было так, однако мы не знали наверняка, да и не так уж много мы об этом говорили. Честно сказать, мы очень устали, это была тяжёлая работа, и у нас — у меня, к примеру, — было чувство, что мы работаем в военных условиях. Нас кормили, приносили нам еду в центр в больнице № 40. Там было огромное количество хлорки. Каждый день проводили дезинфекцию. После рабочей смены мы каждый день ехали домой на трамвае, и люди отшатывались — так от нас несло хлоркой. Помню, к концу второй недели мы стали задумываться о том, чтобы оставить себе этот материал, сохранить его для изучения». И хотя это было запрещено, Гринберг убедил своего друга-фотографа тайно отснять результаты вскрытий на цветную гэдээровскую плёнку. Абрамова также сохранила образцы тканей.
