Самая странная особенность любого разума в том, что внутри его может происходить невероятно бурная деятельность, неведомая для окружающих.
Я не знал, как облегчить свои страдания, поэтому хотел умереть. Вернее, не то чтобы я жаждал уйти в никуда, я просто не хотел больше жить. Смерть пугала меня. Но смерть приходила лишь к тем, кто успел пожить. Бесчисленное количество людей никогда не жили, и мне хотелось быть в их числе. Типичное желание — вообще не быть рожденным. Быть одним из 300 миллионов сперматозоидов, которые так и не достигли своей цели.
Я не знал, как облегчить свои страдания, поэтому хотел умереть. Вернее, не то чтобы я жаждал уйти в никуда, я просто не хотел больше жить.
(Как здорово быть нормальным! На самом деле мы все ходим по невидимым натянутым канатам и можем соскользнуть с них в любую секунду, столкнувшись лицом к лицу со всеми страхами, затаившимися у нас глубоко в разуме.)
Комната была пустой. Там стояла кровать, на которой лежало пуховое одеяло без рисунка. Стены были выкрашены в белый цвет. Возможно, на одной из них висела картина, однако я такого не припомню. У кровати лежала книга. Однажды я взял ее, но тут же положил обратно. Мне было сложно сконцентрироваться на чем-либо даже на секунду. Я никак не мог описать словами все, что испытывал тогда, потому что это было невозможно. По сравнению с переполняющей меня болью слова казались слишком тривиальными.
Помню, как я беспокоился о своей младшей сестре Фиби, которая жила в Австралии. Я боялся, что она тоже испытает нечто подобное. Мне хотелось поговорить с ней, но я не мог. Когда мы были детьми и жили в Ноттингемшире (Англия), то придумали способ общаться перед сном, перестукиваясь через стену, разделяющую наши комнаты. Теперь я стучал по матрасу, представляя, что она слышит меня и на другом конце света.
Тук. Тук. Тук.
Мне в голову не приходили слова вроде «депрессия» и «паническая атака». Будучи до смешного наивным, я даже представить себе не мог, что многие люди в течение своей жизни испытывают похожее состояние. Это было так необычно для меня, и я думал, что для всех остальных это тоже необычно.
— Андреа, мне страшно.
— Все хорошо. Все будет хорошо.
— Что со мной происходит?
— Я не знаю, но все будет хорошо.
— Не понимаю, почему это происходит со мной.
На третий день я вышел из комнаты и пошел на улицу с твердым намерением убить себя.
Почему депрессию сложно понять?
Она невидима.
Депрессия — это не просто состояние «когда грустно».
«Грустно» — вообще неподходящее в данном случае определение. При упоминании о депрессии я сразу представляю себе что-то вроде спущенной шины, что-то проколотое и статичное. Депрессия без тревожности именно так и ощущается, но депрессия, опутанная ужасом, не похожа на что-либо плоское и бездвижное. (Поэтесса Мелисса Бродер как-то написала в Twitter: «Что за идиот назвал это „депрессией“, а не „летучими мышами, которые живут в моей груди и занимают там слишком много места“?») Когда становится невыносимо тяжело, вы начинаете мечтать о любых других страданиях, например о физической боли, потому что разум безграничен, и его мучения тоже могут быть безграничными.
Депрессия остается загадкой даже для людей, страдающих ей.
Вы можете находиться в депрессии и чувствовать себя счастливым, равно как алкоголик может быть трезвым. У депрессии не всегда есть очевидная причина.
Она может поразить кого угодно: миллионеров, людей с красивыми волосами, счастливых семьянинов, успешных карьеристов; умеющих танцевать чечетку, показывать карточные фокусы и играть на гитаре; людей с незаметными порами; тех, кто ставит счастливые статусы в социальных сетях. Другими словами, всех тех, у кого на первый взгляд нет никаких причин быть несчастными. Депрессия остается загадкой даже для людей, страдающих ей.