Но здесь все почти как в деревне. Сквозь просветы в деревьях видно виллы в низине, где уютно и тепло мерцают окна, а в некоторых садах — и замерзшие яблони, украшенные гирляндами. Снег нетронутым толстым слоем лежит на земле.
Юхе одиннадцать лет, скоро двенадцать. Он лежит на поляне и хлопает руками и ногами по снегу. Хоть он и лежит прямо на снегу, ему тепло и сухо, ведь на нем много одежды. От шапки чешется лоб. Из носа течет. Юха утирает сопли варежкой, застывшей от снега. Сквозь ветки деревьев видно звезды. Они отражаются в его глазах.
Юха делает «ангела» в снегу.
Но, поднявшись и стряхнув с одежды снег, Юха смотрит на свое произведение и разочарованно признает, что оно совсем не похоже на ангела.
Нет, не похоже на ангела. Скорее на след ангела. Как будто ангел, спустившийся на землю, поднялся и ушел и теперь выжидает где-то поблизости.
И только Юха это подумал, как из леса доносится звук Юха вздрагивает.
Хрустнула ветка? Но Юха знает, что ветки ломаются оттого, что кто-то на них наступает.
Слышно же, как что-то трещит, что-то движется, что-то прямо-таки дышит?
И только он успевает об этом подумать, как неподалеку отчетливо раздается неприятный треск что-то неведомое прячется среди деревьев; Юха слышит, как кто-то движется и тяжело дышит.
Ангел, который спустился на землю, поднялся и пошел своей дорогой.
Юха напряженно вглядывается в темноту.
— Есть тут кто-нибудь? — кричит он и, не получив ответа, пугается.
Потому что теперь становится совсем тихо. Слишком тихо.
Как будто кто-то смотрит на него, тот, кто прячется за деревьями. Кто-то невидимый, но видящий его, Юху.
Кто-то улыбается.
С блестящими зубами, сверкающими глазами.
Кто-то с когтями.
Юха ничего не может поделать. У ангела есть клыки, когти, злобные глаза. И едва он успевает подумать об этом, как зубы и когти начинают расти, а глаза ангела разгораются, как угли; Юха ничего не может с этим сделать. Он изо всех сил старается думать, что ангел добрый и хороший, но уже слишком поздно — ангел приближается к нему.
Никогда раньше Юха не боялся оставаться один в лесу возле дома, но сейчас страх захлестывает его, и он бежит прочь.
Он знает, что если побежать, то ты пропал, что преодолеть страх можно, только если пойти спокойно, медленно, не спеша, но он все равно бежит со всех ног, и ужас впивается в него, как хищная птица в добычу.
Он хрипло дышит, из носа течет сильнее, он вязнет в глубоком снегу, а ангел, или демон, или кто там преследует, настигает его. Он слышит звук хлопающих крыльев. Он поворачивает голову, видит пылающие, точно угли, глаза, кривые когти, тянущиеся к нему, и кричит.
И, закричав, спотыкается, а споткнувшись, падает.
Он падает, и падает, и падает.
Потому что все падает.
Рано или поздно падет все.
— Мама, мама, я сделал ангела в снегу!
— Ты сделал меня седой, вот что ты сделал. Молодой человек, ты вообще представляешь себе, сколько времени?
Укладываясь спать, Юха старательно зашторивает окно. Где-то там, в темноте, его ждет ангел, стережет свой час.
Где-то поблизости теперь есть ангел, который появился на свет на зимней прогалине. Это Юха вызвал его.
Он отыскивает книжку о Кайсе Кават[4] и читает ее вечернюю молитву: «Ангел вкруг нашего дома идет, две золотые свечи он несет…»
Раненый ангел. Разгневанный ангел. Юхе впору винить самого себя. Нельзя вызывать того, над кем не имеешь власти, потому что тебе потом держать ответ.
Засыпая, Юха раз за разом пытается внушить себе, что ангел точно добрый, но Юха не знает, добра или зла желает ему ангел. Но что есть и добрые, и злые ангелы — это ему известно.
Злые — это падшие. Те, что пали.
Разве это справедливо? Ведь все падает.
Рано или поздно падет все.
5
Утро. Я встаю, завариваю травяной чай, сажусь за рабочий стол и пишу.
Примеряю гримасы, заучиваю импровизации.
Новый материал, новые шутки. Сплошная охота, ни минуты покоя.
Что мне удалось в жизни?
Я работаю, работаю, работаю.
Чего я хочу достичь? Что меня пригласят в передачу «Наш визит развеселит»?
Пью травяной чай, чтобы умилостивить Бога.
Делаю зарядку, чтобы не разжиреть и не одряхлеть.
Бросил курить, чтобы не умереть.
Работаю, работаю, работаю.
В детстве я мечтал выступать. Помнишь мои сценки? Я писал еще и песни. Но их я не пел.
Почти все песни были о Боге и смерти, и с таким уж точно нельзя было заявиться на Веселый час.
В детстве я много думал о Боге и смерти.
Но так и не умер. Я прожил ужасно, ужасно долго.
Были в моей жизни «Наследники»[5], «Онедин-линия», «В половине седьмого»[6], Лассе Виддинг, Леннарт Сван и божественно красивая Карин Фальк[7]. (Я был влюблен в Карин Фальк.)
Школьный оркестр по вечерам в среду и футбольные тренировки по вторникам и четвергам.
Были в жизни моей и манная каша, и рыбные палочки, и «бедный рыцарь»[8], и оладьи, и кровяной пудинг, и спагетти с колбасой. По воскресеньям мы ели карельские пирожки с маслом и яйцом и курицу под сливочным соусом, а мороженое на десерт измеряли линейкой, чтобы всем досталось поровну.
Дни были разноцветными бусинами, которые нанизывались на нитку, и бусы должны были получиться безумно длинными, их должно было хватить, чтобы несколько раз обернуть вокруг Земли, и бусины не должны были закончиться никогда.
Одно из самых моих ярких детских воспоминаний: я в школе. Перемена. Я прижимаюсь носом к окну. Сквозь стекло я вижу, как другие дети играют внизу на школьном дворе. Я почти не слышу, что они кричат друг другу, они будто в другом мире. Я дышу на стекло и, когда оно запотевает, снова и снова пишу свое имя: Юха Линдстрём, Юха Линдстрём.
