Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
– Геть, геть, геть! Ал-ла!!! – Всадники, встав на стременах и прижимаясь телами к самым лошадиным гривам, высекая копытами из наледи жесткую крупку, стремительным галопом неслись по самой середине торговой улицы. Горожане отпрыгивали к лавкам, грозили кулаками и ругались, кто-то даже кидался вслед кусками недоеденных калачей или подобранными осколками льда, но куда там! Знатные озорники уносились дальше еще прежде, нежели недовольные горожане успевали хорошенько размахнуться. – Геть, геть, ал-л-ла!!! Пошла, пошла!
Всадники промелькнули мимо тряпичников, мимо скобяных и винных лавок, лотков с рыбой и восточными сластями, ароматных хлебных ящиков с кулебяками, расстегаями и баранками, мимо шорников и книжников. До Колязинского переулка оставалось всего с полторы сотни саженей, как вдруг из ворот у мясной лавки стал медленно выкатываться высоко груженный свежим сеном возок, вставая аккурат поперек улицы.
– Береги-и-ись!!! – Несущийся левым князь Шуйский прянул к стене и каким-то невероятным чудом проскользнул между задком телеги и прыгнувшими на лотки с копченостями москвичами.
У Федора Никитича такого шанса не имелось, и потому он, даже не пытаясь отвернуть, лишь плотнее прижался к шее гнедого жеребца и в трех саженях от препятствия резко тряхнул поводьями, ударил пятками в бока, громко крикнув:
– Геть!!!
Породистый степной скакун послушно взметнулся в прыжке, огромной птицей воспарил над крупом зажатой меж оглоблями пегой кобылки. Несколько мгновений полета – и всадник под цокот копыт опустился на наст по другую сторону препятствия, помчался дальше. Толпа ахнула в невольном восхищении. И вот тут гнедой туркестанец, явно потерявший после прыжка направление, неожиданно скакнул прямо на столпившихся у витрин с лубочными раскрасками людей!
– К-куда-а?! – Боярский сын Захарьин с силой потянул левый повод, и жеребец послушно повернул, уходя от столкновения, резко скребнул подковами по наледи, но вдруг не нашел опоры и начал медленно заваливаться на бок. – Да чтоб тебя!
Не прекращая при том скачки и пытаясь вывернуть на середину Никольской, гнедой клонился все сильнее и сильнее. Федор Никитич совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, увидел стремительно мелькающие шапки, платки, меха и закрытые сукном плечи, громко взмолился:
– Держись, держись, зар-раза! Выноси, родимый!
В какой-то миг ему показалось, что скакун вывернулся, устоял. Но почти сразу после этого седло внезапно исчезло из-под всадника, и боярский сын с невольным жалобным завыванием на всей своей скорости влетел в спины перебирающих товар горожанок, врезался головой между лопаток одной из них, вместе с несчастной пролетел еще на пару шагов дальше, куда-то ударился, что-то сшиб и покатился прочим людям под ноги.
– Вот, кость христова! – остановившись, с чувством выдохнул боярин. Прокашлялся, поднялся на ноги. Тряхнул головой, пытаясь избавиться от странного кружения мыслей.
– Совсем ума лишились, кромешники! Чего творите, шелопуты?! – кричали на него столпившиеся вокруг люди. – Как можно по городу во весь опор носиться?! Совсем страх потеряли! Зажрались на родительском злате, ни стыда ни совести!
Федор Никитич, не отвечая горожанам, похлопал ладонями по телу, вскинул руку наверх. К его удивлению, шапка осталась на голове. Похоже, первым ударом ее вбило так, что теперь даже дома будет не стащить. Сапоги тоже остались на месте, ферязь выглядела целой.
С улицы подошел туркестанец и виновато ткнулся хозяину мордой в плечо.
– Ничего, милый, – погладил его по ноздрям боярский сын. – Все хорошо, ты молодец.
– Уби-и-или-и!!! – внезапно взвыл совсем рядом бабий голос. – Ой, подруженька моя, Ксюшенька! Да на кого же ты меня покину-у-ула-а-а!!!
– Убили, убили! – заколыхалось по толпе тревожное известие. – Девку у лотка убило!
– В Разбойный приказ его надобно волочь! – предложил кто-то из горожан.
– Нет, к наместнику надо, – тут же поправили с другой стороны. – Душегубством завсегда наместник занимается.
– Значит, к наместнику… – Москвичи стали медленно подкрадываться к знатному преступнику.
Но еще прежде, чем они накинулись на боярского сына, распластанная у прилавка женщина вдруг застонала, зашевелилась. Федор Никитич, облегченно переведя дух, метнулся к ней, опустился рядом на колено.
– Ты как, милая, цела? – И окликнул только что услышанным именем: – Ксюша, ты меня слышишь?
– Ты кто? – прищурилась на мужчину горожанка, оказавшаяся на диво очаровательной. Вздернутый носик, пушистые, выгнутые дугой брови, округлый подбородок, аккуратно очерченные, нежно-коралловые губы и большие карие глаза.
– Я твой ангел. – Мужчина взял ее под плечи и решительно поднял, одним широким взмахом посадил на холку скакуна, перед седлом.
Федор Никитич хорошо ощущал напряжение в собравшейся толпе и отлично понимал, что если прямо сейчас, быстро, все не уладить, люди вполне способны повязать его и потащить на суд наместника али в Разбойный приказ ко всяким стряпчим и подьячим.
– Ты чего это делаешь?! – возмутилась заплаканная, но уже переставшая выть подруга Ксении.
– Люди, вы же все меня знаете! – громко ответил боярский сын. – Никуда я из Москвы не сбегу и бабу изводить не стану! Раны залечу, заместо порченой одежды новую дам, за обиду золотом заплачу, мне сие по силам. Все с ней хорошо будет!
С этими словами Федор Никитич рывком поднялся в седло, обнял шальную после беспамятства, еще ничего не понимающую и не сопротивляющуюся горожанку и тут же, пока в толпе не появилось каких-нибудь новых недобрых мыслей, послал гнедого вскачь.
Переулок, вправо, перекресток – шум позади стих, увезшего свою жертву боярского сына преследовать никто не пытался. Да и зачем? Федора Никитича и вправду знала вся Москва, сбитую женщину он при многих свидетелях забрал. Коли несчастная пропадет – сразу ясно, с кого спрос. Посему шалопаю куда проще выйдет от причиненной беды серебром откупиться, нежели недоброе чего затевать.
В том, что откупиться разгульному боярину будет несложно, тоже никто ничуть не сомневался.
Давным-давно прошли те времена, когда худородные боярские дети Захарьины с хлеба на воду перебивались и на места выше сотника на службе не вырастали. После того как сорок лет тому назад государь Иван Васильевич влюбился в дщерь Романа Юрьевича и возвел ее на престол, милости потекли на эту семью рекой. И звания высокие, и пожалования земельные, и дары щедрые. Ныне уже не дом простой они могли себе в столице завести, а просторное подворье в Зарядье; не просто избу срубить, а возвести хоромы кирпичные, со стенами вычурными, грановитыми, да в три жилья, да с черепичной кровлей, да на белокаменной подклети и с каменным крыльцом. И двор у них был вымощен не тесом или плашками, а плитами из серого сланца, и забор был не из тына, а кирпичный, хитрым рисунком сложенный. Своя церковь дворовая имелась с шатром из цветной глазури, слуг было несчитано, выезд не из простых лошадей, а из отборных, выращенных в вольной степи, статных хивинских рысаков, каждый из которых целого состояния стоит. И уж само собой одевался Федор Никитич краше всех в столице, перстнями драгоценными блистал, мехами изумлял, и упряжь у него не из золота была лишь потому, что не годится сей мягкий металл для сбруи, да и в колокольчиках не звенит.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
