Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
А потом порвалась связь времен, лопнули путы соцреализма, сорвалась с цепи колесница современного искусства – и понеслась. Мух Беда вскоре забросил и лишь изредка вводил их в свои перформансы – ненавязчиво, мельком, где-нибудь на заднем плане, скорее в виде талисмана, чем по соображениям художественной необходимости. Так старые мастера, какие-нибудь там фламандцы, оставляли свой автопортрет в толпе пришедших послушать Христа.
Вершиной его карьеры стала выставка 2005 года, идея которой, как утверждали злобные зоилы, была украдена у великого Пьеро Мандзони. Называлась она так: «Полное собрание выделений художника за 2004 год». Базовые выделения были аккуратно разлиты и разложены в красивые разноцветные колбы и аптечные склянки, запаяны и расставлены в живописном беспорядке на полу галереи «Вражина». Стены украшали умеренно абстрактные полотна, названные по временам года. Три картины были сработаны из Бедюшиных ногтей («Весна»), волос («Лето») и подкрашенных желтой акварелью плевков («Осень»). Четвертую, самую выразительную картину – «Зима» – Беда написал собственной кровью. Кровь он сначала сдал в донорский пункт, а потом явился туда в сопровождении корреспондентки журнала «Арт-Хау» и со скандалом добился возврата пробирки.
Сосудов с базовыми элементами набралось довольно много. Хранил их Мухин сначала дома, в коммунальной квартире, но когда сосед-сварщик привел милицейский наряд, да еще с нервной собакой, пришлось срочно эвакуироваться вместе со всем добром за город. Беда поселился в пустующем доме своего тогдашнего благодетеля и покровителя – хозяина «Вражины», легендарного куратора современного искусства Кондрата Синькина. Всю осень и начало зимы художник трудился не жалея сил, и результат оказался впечатляющим. Сразу после Нового года открылась выставка, обозначенная на афишах как «стопроцентно персональная».
Выстраивая экспозицию, Мухин остался верен своему имиджу классика. Он не стал отдавать все выставочное пространство образам современности, а решил сыграть на контрасте двух эпох в искусстве. Для этого Беда расставил по углам большого зала «Вражины» антикварные книжные шкафы, в которых переливалось синевой и золотом полное собрание сочинений Льва Толстого в девяноста томах. В центре он установил прилавок, на который водрузил подобранные на свалке рыночные весы с двумя чашами. Над прилавком высилась во всей своей рубенсовской красе Бедюшина муза и подруга Малаша Букина, завернутая в хламиду Фемиды, с деревянным мечом в руках и с повязкой на глазах. Посетители могли положить на правую чашу любое количество экспонатов по своему выбору и попробовать уравновесить их томом классика. Если кому-то это удавалось, то Фемида снимала повязку и, посмотрев на него с интересом, вручала ему муху в спичечном коробке.
В общем, все было сделано добротно: просто, выразительно, с серьезными затратами и глубоким месседжем. И поначалу дела шли хорошо: газеты сочились сарказмом, а народ валил валом. Но сразу после закрытия удача развернулась к художнику тылом. Беду не взяли на биеннале, и значит, целый год работы пропал зря. Причины были чисто конъюнктурные, не имевшие к искусству ни малейшего отношения. Куратор Синькин этого даже не скрывал. Он сказал, глядя куда-то в сторону от Беды и его выделений:
– Ты, старик, не обижайся, а лучше подумай головой. Из-за таких, как ты, наше искусство считают вторичным. То Мандзони, то Аккончи, то Нитш, то Бойс – одни кальки. Смотришь на твое дерьмо, и даже грустно становится. Думаешь: Господи, как все-таки отстала наша Россия! Лет на сорок, не меньше. Да ты сам-то хоть понимаешь, что ты отстой?
Мухин не отвечал. Потупив взор, он медленно считал про себя до тридцати трех – числа своих лет. Не дождавшись ответа, Кондрат подошел поближе, навел свои голубые глаза на художника и добавил тихо, но так, что было слышно по всей галерее:
– Вот что я тебе скажу, Беда. Становись современным! Слышишь ты меня или нет? Современным, твою мать, становись, пока не поздно. Нюху моему верь: пропадешь ты со своей классикой. Совсем пропадешь, ни гроша тебе никто больше не даст.
Становиться современным Беде совсем не хотелось. В тот момент его больше всего подмывало двинуть Синькину по морде деревянным мечом Фемиды. Но он сдержался. Подобные жесты устарели так давно, что арт-общественность просто ничего бы не поняла. Он промолчал и затаил обиду.
С этой минуты все покатилось под гору. Проекты лопались один за другим, а Мухин злился, худел и на глазах терял актуальность.
Последняя его попытка вернуть себе доброе имя называлась «Стояк». Посетителям «Вражины» было предложено открутить гаечным ключом заевший болт на приделанной к туалетному бачку трубе, чтобы оросить шампанским точную копию писсуара Марселя Дюшана. Сразу после извержения шампанское разрешалось вылакать, но только при помощи рта, не пользуясь никакой посудой. Месседж акции был одновременно и ностальгический, и ехидный: отдавая поклон великому провокатору, Беда тем же жестом наглядно демонстрировал свинскую, корытную и продажную сущность наследников маэстро. Чтобы эта мысль стала предельно ясна, он заготовил сюрприз: в момент распития из динамиков должно было грянуть оглушительное хоровое хрюканье. Фонограмму Мухин записал лично, посетив те самые места, где на него в юности снизошло озарение. Ему хотелось, чтобы свиней было не меньше пятидесяти, но удалось собрать всего десяток: деревня совсем сдала за эти годы.
И кто бы мог подумать – эта искрометная, с огоньком, придумка сорвалась из-за сущей ерунды. Дегенератам-посетителям оказалось просто не под силу отвернуть проклятый болт. Конечно, в неорошаемости Дюшана тоже читался некий художественный смысл, и даже высокий, но… В общем, пришлось вызывать сантехника и сливать акцию. Шампанское вычерпали принесенными с собой пластиковыми стаканчиками бутербродные журналисты, стояк с писсуаром прибрал для своих нужд водопроводчик, а Беда, погоревав с недельку, отправился куда глаза глядят на поиски вдохновения. Худой и бледный, как голодающий Дракула, он блуждал по московским и питерским выставкам, пытаясь нащупать тот самый радикальный, самый небывалый, самый самоотверженный жест, который разом вынесет имя Беды Отмуха на поверхность сознания воротил актуального искусства.
И вдруг – это произошло в Мраморном дворце, на выставке «Шедевры из частных коллекций» – в Бедюшином мозгу что-то щелкнуло и начало тихо потрескивать. Но что же там теплилось, что? Вот это он и пытался сейчас понять.
– Трахнуть? – продолжал мучиться художник, глядя в глаза арлезианке. – Эй, Беда, с ума-то не сходи. Но что же тогда? А вот что – дерьмом вымазать и мух напустить! Хм. А может, не дерьмом? Может, медом? Это, конечно, не так радикально, как дерьмом, но ведь тоже понятно – в принципе. Мол, налипли вы тут на буржуазное искусство, как мухи на мед. Эвфемизм называется. За эвфемизм три месяца дадут по хулиганке. А что, неплохо! Хотя это, конечно, совсем не то, что дерьмом. Критики рожи сморщат. Где, спросят, твоя патетика, где твоя энергетика, таков ли ты был в молодые годы? Да, правы вы, милые, правы, но и меня поймите: за дерьмо-то не меньше года! А за мед можно и на условный закосить.
Беда приободрился, подтянул свои красные штаны и принялся обдумывать детали.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
