У Байси глаза полезли на лоб. Потом, запинаясь, он спросил:
— Неужели ты что-то натворил, старик. Реально, как все было?
Ленарт рассказал, что случилось. Весь обратившийся в слух Байси все кивал головой, хватался руками за голову и стонал.
— Это невозможно, — пробормотал он наконец.
Ленарт достал кошелек и раскрыл его.
— Случайно не наблюдаешь хоть какой-нибудь мелочи? — спросил он наполовину зло, наполовину грустно.
— Не очень, — ответил Байси.
— Значит, это произошло на самом деле! — констатировал Ленарт.
Между тем толпа начала уменьшаться по мере того, как ее жадно заглатывали школьные двери. Массу, которая растеклась по главным коридорам трех этажей, затем меньшими порциями, словно пищеварительный тракт, всосали в себя классы. Байси и Ленарт оказались на первом этаже и заняли последнюю парту в среднем ряду 1-го класса «В», который наконец, не подозревая ничего плохого, приступил к выполнению своей неизменной роли в деле превращения необработанного молодого материала в отточенные продукты образовательного процесса.
Классная руководительница доносила до каждого сердца то, что было необходимо донести. Больше не было слезливых причитаний об учительнице как о второй матери, о школе как втором доме и подобных вещах. Слова были действительно реальные, как и жизнь вокруг них.
Ленарт и в самом деле всей душой хотел сосредоточиться на словах учительницы. Но как, когда перед глазами все время маячил парень с длинными, гладко зачесанными назад и щедро политыми гелем волосами? И, конечно, полсотни евро, которые, сопровождаемые вороватой усмешкой, спокойно исчезли в кармане штанов на его внушительной заднице.
— Ух ты, Армани! — вдруг удивленно шепнул Байси, только сейчас заметив выведенную тонкими буквами надпись на карманчике футболки Ленарта.
По лицу Ленарта пробежала тень самонадеянной гордости, но потом он горько шепнул в ответ:
— А знаешь, этот кретин подумал, что Армани — это мое имя.
Байси почувствовал, что может как-то помочь раздавленному горем и униженному другу.
— Армани? Хорошее имя! — сказал он. — А почему твоим подпольным именем не может быть Армани?
Ленарт засмеялся и пожал плечами. Затем с задумчивым взглядом, который от классной учительницы переместился на блондинку с первой парты и затем медленно вернулся к Байси, он решительно прошептал:
— Армани, ОК, Армани. Не слабо!
2
Дома во время обеда сразу разразилась буря. Мама Ленарта была вне себя. Теперь у ее сына прямо на школьном дворе, у всех на глазах, будут отбирать деньги и избивать! Отец пропустил условленное время обеда, но не пропустил упомянутые обстоятельства и решительно, без остановки сотрясал воздух своими замечаниями:
— А тебе вчера обязательно нужно было обесцветить волосы? А Байси тоже заработанные за лето деньги спустил на фирменную футболку и крутые кроссовки? Может, в следующий раз ты будешь ходить с табличкой: вот он я, у меня денег навалом, я ваш?
Конечно, это была соль мелкого помола, посыпанная на раны Ленарта.
Он в бешенстве отодвинул от себя тарелку с супом, так что ее содержимое выплеснулось на чистую скатерть, и закричал:
— Ну оставьте меня в покое! Да, конечно, я просил у вас денег взаймы. Да, я едва ли ожидал такого. Да, я счастлив, потому что вся школа не пошевелила и пальцем, когда какой-то тип бил меня и выворачивал карманы! Правда, супер, спасибо! Оставьте меня хоть раз в покое! — он вскочил, так что стул под ним опрокинулся, и, громко хлопнув дверью, выскочил из кухни.
Отец, побледневший, сидел за столом.
— Что это с ним? — спустя какое-то время тихо спросил он.
Мама убирала со стола и про себя, так ей казалось, считала до 888. Потом спокойно сосчитала еще до двадцати и проговорила:
— А тебе не кажется, что Ленарт очень подавлен? У него украли деньги и унизили перед всеми учениками школы, куда он пришел в первый раз. Как ты думаешь, как он себя чувствует?
Отец заскрежетал зубами и сделал глубокий вдох.
— Чувствует, как чувствует, — и добавил: — Но здравый смысл мог подсказать ему, что не нужно ходить в новую школу расфуфыренным, как богатенький франт. Он получил то, что искал.
— Да неужели! — воскликнула мама. — И ты еще будешь говорить о здравом смысле? Ленарт одевается, как хочет. Всю жизнь мы говорим ему о прекрасном. Сейчас он видит лишь красивые кроссовки и футболки. Рано или поздно заметит что-то другое. Но реальность в том, что его обворовали. И таким образом преподали ему урок, не так ли?
Отец склонил голову и подпер левой ладонью щеку. Долго молчал. Потом поднял глаза.
— Прости, — тихо сказал он. — Не смог сдержаться. Нервный, как собака. На фирме дела идут плохо. Возможно, я потеряю работу. А Ленарт ведет себя, как нефтяной магнат.
Мама глубоко вздохнула.
— Не кори себя. Ведь это единственное, что у него есть. У ребят, которые с ним учатся, есть мотоциклы, автомобили, они путешествуют по миру…
— Но не все же! — вскочил отец.
— Конечно, нет, — согласилась мама. — Только те, которых видит Ленарт. Ты действительно этого не понимаешь?
Отец молчал. Он был обувным мастером. Много лет назад приехал в город из провинции учиться в интернате, закончил профтехучилище. Сначала был учеником, потом работал в должности неквалифицированного рабочего, затем стал мастером. На фабрике прошла вся его жизнь. В награду получил искривление позвоночника, у него упало зрение, а теперь еще ему грозит вероятность, что за несколько лет до пенсии его выбросят на улицу. Молодой хозяин, купивший фабрику, которой работающие на ней люди отдали многие годы самоотверженного труда, скорее всего, все снесет и построит на этом месте жилой дом.
— Ты права, — неожиданно решительно Заявил отец. — Мы с тобой пойдем в полицию!
Мама использовала бóльшую часть своих дипломатических способностей, чтобы они втроем забыли все, что произошло ранее, и ближе к вечеру начали серьезный разговор.
— А Байси знает? — спросил отец.
— Да, — ответил Ленарт.
— Ты рассказал вашей классной? — снова задал вопрос отец.
— А смогла бы женщина после уроков одна пойти ловить пятерых отморозков? — парировал Ленарт.
Столбик термометра в голове отца рванул вверх, огромным усилием воли он заставил его спуститься назад.
— А к директору ты ходил? — после паузы продолжил он допрос.
— Нет, — ответил Ленарт. — Ведь я его не знаю.
Отец глубоко вздохнул.
