Теперь она позволила себе обернуться на оставшееся позади темное устье улицы. Ей показалось, что она увидела мелькнувшую там темную, смутно знакомую фигуру, но теперь это зрелище оставило ее вполне равнодушной; это был просто прохожий, не имевший к ней ни малейшего отношения и совершенно не виноватый в том, что она вела себя, как испуганный ребенок.
Метро встретило влажным теплом. Мраморный пол был затоптан толпами пассажиров, ворвавшихся сюда со слякотных улиц. У сидевшей в стеклянной, похожей на стакан будке дежурной в красном берете было сонное, осунувшееся лицо, а топтавшийся возле будки здоровенный сержант милиции откровенно зевал, деликатно прикрывая рот огромным мосластым кулаком с ободранными костяшками. Это был островок света, тепла и благополучия в темном дождливом городе, и скрипачка окончательно успокоилась. Порывшись в сумочке, она отыскала завалившийся за подкладку жетон, зачем-то прикрываясь плечом от сержанта, словно тот мог с расстояния в десять метров углядеть болтавшийся в сумочке вместе со всякой женской мелочью газовый баллончик — полной уверенности в том, что она имеет право носить при себе это, с позволения сказать, оружие, у нее не было. Она вечно путалась в том, что законно, а что нет, утешаясь лишь тем, что игра на скрипке, по крайней мере, наверняка не считалась в России уголовно наказуемым деянием.
С привычной опаской миновав турникет, она торопливо сбежала по ступенькам эскалатора. На перроне маялось человек двадцать таких же, как она, ночных путешественников, а это значило, что поезда еще не было.
Она вздохнула с облегчением: раз так, она доберется до дома без приключений и совершенно излишних в ее положении материальных расходов.
Поезд подошел минут через пять. Он был полупустой и тоже какой-то усталый, словно торопился поскорее закончить смену и отправиться в депо, чтобы там, на запасных путях, вполглаза покемарить до рассвета, которого он не увидит. Ей вдруг стало интересно: как долго служат поезда метро и часто ли им удается увидеть небо. В сущности, подумалось ей, у них очень незавидная доля: всю жизнь с грохотом и воем носиться по темным туннелям, никогда не видя никакого света, кроме электрического. Наверное, подумала она, поезда метро страшно завидуют тем счастливчикам, которым доводится пересекать реку по Метромосту или проезжать через Измайловский парк. Сидя на обтянутой рыжим дерматином скамейке и разглядывая в стекле напротив отражение, она представила себе, каково это быть поездом метро, и решила, что быть скрипачкой в казино все-таки лучше. Это, конечно, тоже не самая яркая из возможных судеб, но все-таки…
Увлекшись фантазиями, она едва не проехала нужную станцию и выскочила из вагона в последний момент, когда металлический магнитофонный баритон предупреждал пассажиров о том, что двери закрываются.
Футляр, конечно же, не замедлил зацепиться за дверной преем и с отчетливым глухим стуком ударил по голени.
Это было так больно, что она невольно заойкала и принялась тереть ушибленное место, борясь с навернувшимися на глаза слезами. Ну что же это такое, в самом деле! Такой был чудесный вечер, и на тебе…
Она вдруг вспомнила, что предстоит еще один бросок по темным переулкам и дворам, и отступившая было тревога снова навалилась. Чувство опасности было таким сильным, что она забыла о боли. Да что же это в конце концов? Она сотни раз проделывала путь от метро до своего дома в полной темноте, и всегда было страшно, но никогда до сегодняшней ночи страх не был таким сильным.
— Пить надо меньше, — с нарочитой грубостью произнесла она. Голос прозвучал жалко, словно она молила о пощаде — грубость всегда давалась ей с огромным трудом, а сейчас и подавно.
Она огляделась по сторонам, почти решившись впервые в жизни наплевать на свою застенчивость и попросить какого-нибудь мужчину поинтеллигентнее проводить ее до дома. Обнаружилось, что, пока она терла ушибленную ногу, станция метро опустела и стала похожа на потайной зал вроде того, что так здорово описал Грин в «Золотой цепи». Вздохнув, девушка заторопилась к выходу: страхи страхами, а домой можно было попасть только одним способом поочередно переставляя ноги в промокших туфельках.
Когда она вышла из метро, дождь уже превратился в настоящий ливень. Она снова вздохнула, пряча футляр со скрипкой под куртку, как младенца, и крепко обнимая обеими руками. Впрочем, в этом вздохе была немалая доля облегчения: вряд ли те, кто подстерегает беззащитную жертву на ночных улицах, станут мокнуть в струях этого потопа. Улицы наверняка будут пусты, как театральные декорации после ухода актеров, а перспектива промокнуть до нитки все-таки казалась ей более привлекательной, чем смерть от руки насильника или грабителя.
Вздохнув в последний раз, она храбро шагнула под дождь и торопливо зашлепала по лужам. Кожаная куртка почти мгновенно пропиталась водой, набухла и потяжелела, а на плечах и вовсе промокла насквозь. В туфлях хлюпала и свободно переливалась грязная вода, струйки ползли по лицу, затекали в глаза и даже ухитрялись забираться в ноздри, заставляя отфыркиваться и трясти головой, но улица и в самом деле казалась вымершей, и, сколько она ни оглядывалась, не удалось заметить ни одного прохожего. Подгоняемая дождем, она все ускоряла шаг и наконец побежала, неловко оступаясь на высоких каблуках, и напрочь позабыв про свои воображаемые страхи перед вполне реальной угрозой подхватить воспаление легких.
Пробежав мимо пустой автобусной остановки и обогнув наглухо запертые и казавшиеся герметично закупоренными, как консервные банки, коммерческие ларьки, он свернула в темный проход между домами и пошла через дворы, срезая путь. Здесь движение поневоле замедлилось: во дворах было совсем темно, а под ноги все время злонамеренно подворачивались какие-то кочки, ямы и бордюры. Она споткнулась о торчавший из земли железный столбик и некоторое время прыгала на одной ноге, закусив губу от боли. Ей стало казаться, что этот кошмар никогда не кончится, и она проведет остаток жизни, блуждая по темным дворам. Она попыталась отогнать от себя эту картину, зная, что излишне богатое и живое воображение может сыграть с ней злую шутку, но ничего не вышло: она уже ощущала себя вечной странницей по слякотным лабиринтам бесконечной ночи и словно наяву видела сгорбленную фигуру, которая неторопливо приближалась из темноты. Потребовалось несколько секунд на то, чтобы сообразить: темная фигура в мокрой кожаной куртке не была плодом ее воображения, а существовала наяву. Игнорируя дорожки, незнакомец перешагнул низкую оградку цветника, запнулся о край детской песочницы, прошел под турником и решительно зашагал через детскую площадку прямо к застывшей от ужаса девушке, сильно сутулясь и пряча лицо под низко надвинутым остроконечным капюшоном.
Обманываться было бесполезно: пришла ее очередь превратиться в дичь. Сколько раз она видела это по телевизору! Авторы фильмов, телепрограмм и даже музыкальных клипов, казалось, получали какое-то извращенное удовольствие, снимая сцены преследования беззащитной жертвы: темные дворы, подворотни, исписанный похабщиной мокрый кирпич, мусорные баки, мелькающие ноги жертвы, равнодушные глухие стены, какие-то темные проходы, неизменно заканчивающиеся тупиком, где сложены полусгнившие деревянные ящики…
