Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
* * *
Того, что Лисбет придется столкнуться с разного рода провокациями, также следовало ожидать. В этом мире она была известной личностью, и не только благодаря СМИ. У преступников свои каналы для распространения информации. Спустя несколько дней после появления Лисбет в тюрьме Бенито лично сунула ей в руку бумажку с одним-единственным вопросом: «Ты друг или враг?» Саландер скомкала ее через минуту – примерно столько ей потребовалось, чтобы разобрать каракули Бенито. Лисбет не интересовала ни борьба за власть, ни тюремные склоки – ничего, кроме квантовой механики. При этом она подмечала вокруг более чем достаточно.
Теперь Лисбет рассеянно оглядывала полки с книгами по теории поля, которые заказала перед отправкой в тюрьму. В шкафу слева лежал пакет с тюремной одеждой, помеченной, как и положено, буквами КV[2] на груди, две пары кроссовок и кое-что из белья. Стены были голыми – ни единой фотографии, напоминающей о жизни на воле. Обустройство жилища занимало ее здесь так же мало, как и дома, на Фискаргатан. Вот в коридоре заскрежетали замки – начали запирать камеры. Для Лисбет этот звук означал свободу. Обычно она уходила в свою математику, прежде чем все успевало стихнуть. Но на этот раз ничего не получилось. Никакие попытки примирить квантовую механику с теорией относительности не могли отвлечь Лисбет от действительности. И дело здесь было не только в Фарие Кази.
Шесть дней назад Саландер навестил бывший опекун Хольгер Пальмгрен. Его визит сам по себе был большим событием. Хольгер почти не выходил из своего дома в Лильехольмене, где не мог прожить ни дня без медсестер и сиделок. И все-таки он явился. Хольгер прибыл на машине транспортной службы и въехал в здание тюрьмы на инвалидном кресле, тяжело пыхтя и не снимая кислородной маски. Что и говорить, с его стороны это было мило. Он не на шутку расчувствовался, когда они с Лисбет вспоминали старое. Только одно смутило ее. Пальмгрен рассказывал о встрече с некоей Май-Бритт Торелль, секретаршей из приемного отделения детской психиатрической больницы Святого Стефана, где Лисбет в детстве проходила курс лечения. Женщина читала о ней в газетах и решила передать через Хольгера кое-какие бумаги из больничного архива, которые, как ей казалось, могли бы заинтересовать их бывшую пациентку. Хотя, по словам Хольгера, это были не более чем старые сплетни об ужасных больничных условиях и врачах-изуверах.
– Ничего стоящего, – подытожил Пальмгрен.
Но Лисбет, похоже, не вполне ему верила. Когда она упомянула женщину с родимым пятном, словно пылающим на шее, Хольгер неожиданно спросил:
– Она, кажется, тоже была связана с Реестром?
– С каким Реестром? – не поняла Саландер.
– С Реестром изучения генетики и среды. Был такой проект в Уппсальском университете. Помнится, я где-то о нем читал.
– Может, об этом есть что-то в бумагах фру Торелль? – предположила Лисбет.
– Ты думаешь? – засомневался Пальмгрен. – Хотя, может, я что-то проглядел.
Вполне возможно, что так оно и было. Ведь Хольгер был старик. Тем не менее этот их разговор лишил Лисбет покоя. Он не шел у нее из головы ни когда она молотила в спортзале боксерскую грушу, ни на следующее утро в гончарной мастерской, ни вечером, когда она снова стояла в камере, уставив глаза в пол. В поле ее зрения попали листки с IQ-тестом. Лисбет вдруг показалось, что между ними и тем, что говорил Хольгер, существует какая-то связь. Саландер сама не понимала, откуда взялось эти предчувствие. Она помнила только, что женщина с родимым пятном тоже давала ей разные тесты. Обычно это заканчивалось слезами и истерикой, пока однажды ночью шестилетняя Лисбет не убежала из дома. Но было что-то еще, кроме тестов и этого бегства. Странное подозрение, что она не понимает в своем детстве чего-то очень важного, что непременно должна выяснить.
Но это возможно было сделать не раньше, чем она выйдет на свободу. И еще Лисбет думала об Альваре Ульсене. Сегодня он не в первый раз закрыл глаза на избиение заключенной. Подразделение, до сих пор считавшееся образцовым, разлагалось на глазах, и Саландер спрашивала себя, сможет ли Ульсен устроить для нее то, чего ни у кого нет в тюремных стенах, – выход в Интернет.
Лисбет прислушалась. Из коридора доносились ругательства вперемежку с увещеваниями. А потом лязгнула дверь, заскрежетал замок и застучали удаляющиеся шаги. Наконец все стихло. Кроме негромкого жужжания вентиляторов, от которых все равно не было никакого толку, – в камере стояла нестерпимая духота.
Лисбет не сводила глаз с белых листков на полу. Она думала о Кази и Бенито, Альваре Ульсене и даме с пылающим родимым пятном на шее.
Наконец Саландер наклонилась, подобрала бумагу, села за стол и принялась небрежно набрасывать ответы. Когда все было готово, Лисбет подошла к стальной двери и нажала серебристую кнопку. Ей пришлось подождать, прежде чем в динамике послышался раздраженный голос Альвара Ульсена. Лисбет просила его о встрече. «Это срочно», – настаивала она.
Глава 2
12 июня
Альвар Ульсен хотел домой, прочь отсюда. Но прежде предстояло разделаться с бумажной работой и, конечно, позвонить девятилетней дочери Вильде. За ней, как обычно, присматривала тетя Альвара, Черстин.
Вот уже двенадцать лет Альвар возглавлял подразделение повышенного контроля во Флудберге. Он гордился своей работой и показал себя толковым специалистом. В молодости Альвар спас страдавшую алкоголизмом мать. Он принадлежал к тем увлекающимся натурам, что всегда принимают сторону жертвы. Неудивительно, что эта установка привела его в полицию, где он быстро снискал безупречную репутацию среди коллег. Впрочем, времена, когда Альвар был идеалистом, давно остались в прошлом.
Первый удар нанесла жена, когда, бросив дочь на попечение Альвара, уехала в Оре вместе с его бывшим шефом. И все-таки это Бенито окончательно опустила его с небес на землю. Альвар привык считать, что в любом преступнике есть доброе начало. Но многочисленные попытки обнаружить нечто подобное в Бенито – будь то со стороны ее бойфрендов или подруг, адвокатов, психотерапевтов или священников – успехом так и не увенчались. Собственно, изначально ее звали Беатрис, прозвище «Бенито» она выбрала себе сама, в честь известного итальянского фашиста[3]. Беатрис-Бенито носила на шее татуировку со свастикой. Ее коротко обкромсанные волосы торчали ежиком. Лицо отличала необыкновенная болезненная бледность.
Несмотря на все это, отталкивающего впечатления она не производила. Ее крупное, почти мужское тело излучало особую грацию, которая вызывала восхищение многих. Хотя большинству тех, кто знал Бенито, она не внушала ничего, кроме смертельного ужаса. Вся тюрьма говорила о ее яванских кинжалах, какие еще называют «крис» или «керис»[4]. По слухам, Бенито уже заколола ими троих человек. Стоило ей направить на кого-нибудь такой кинжал – и беднягу считали покойником. Таким образом она объявляла смертный приговор.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
